Запас прочности - [12]

Командир открывает глаза:

— В двадцать три ноль-ноль всплываем!

Старшина группы трюмных Нахимчук, сумевший и в блокаде остаться тучным, тяжело дышит. Прошло уже двадцать два часа с момента, как нас загнали под воду. В воздухе, которым мы дышим, кислорода осталось совсем мало.

— Может, включим регенерацию? — спрашиваю командира.

Лисин вскакивает с разножки, потягивается:

— Нет. Попробуем раньше всплыть. Патроны регенерации надо беречь на черный день.

— Товарищ командир, — подает голос Нахимчук, — вы о нас не беспокойтесь. Мы выдержим. А кому будет очень плохо, дадим противогаз с регенерационным патроном.

Командир все же приказывает подвсплыть. Поднимает перископ и поспешно опускает. В вахтенном журнале появляется запись: «По пеленгу 334 — силуэт сторожевого корабля».

Ныряем на глубину. Всплыть удалось только в полночь. Начинаем зарядку батареи. Над морем благодатная погода: мелкий дождь, видимость плохая. Через рубочный люк врывается влажный холодный ветер. Дышим не надышимся. Сонливость как рукой сняло. Торопливо даю указания о режиме зарядки. Накачиваем в баллоны сжатый воздух. Осушаем трюмы. Выбрасываем за борт консервные банки и другой мусор, накопившийся в отсеках.

Заканчиваем первую ступень форсированной зарядки. Может, хватит? Нет, хочется запасти электроэнергии как можно больше. Продолжаем зарядку. Прибегает озабоченный Брянский.

— Что делать? Температура второй группы сорок пять градусов.

Это плохо, очень плохо.

— Надо усилить вентиляцию батареи.

— Все уже сделано. Не помогает.

Прекратить зарядку? Но когда еще нам удастся всплыть? А без электроэнергии лодка будет беспомощна. Решаюсь на крайность:

— Вскройте съемные щиты палубы у радиорубки и возле камбуза, откройте обе переборочные двери четвертого отсека. Если надо будет, прикроем даже шахту подачи воздуха к дизелям, чтобы весь воздух к двигателям шел через отсек.

Лицо Брянского вытягивается: это же не предусмотрено инструкциями. Но только так мы можем охладить нашу новую, еще «не натренированную» батарею.

Теперь из рубочного люка в центральный пост врывается настоящий вихрь. Сквозь открытые переборочные двери он несется через четвертый отсек, несется с воем, матросам приходится цепляться за койки, чтобы не сбило с ног. И все-таки батарея не остывает. Через два часа температура электролита достигает 47 градусов. Это опасно. Брянский то и дело поглядывает на меня. Но я все тяну. И только полностью зарядив батарею, я даю знак прекратить зарядку. Закрываем щиты в палубе отсека. Больше всего этому радуется кок Шинкаренко, а то ему приходилось, как циркачу, порхать над раскрытой аккумуляторной ямой, рискуя упасть в нее со своими кастрюлями и чумичками.

Пока в центральном посту и четвертом отсеке свирепствовал штормовой сквозняк, все запахи втягивали дизеля. Сейчас из четвертого отсека назойливо поползли раздражающие камбузные ароматы. Приказываю побыстрее задраить переборочный люк.

Надводный ход начинает нервировать. Под водой я всегда себя лучше чувствую. Во-первых, там меньше шансов наскочить на мину. Во-вторых, там нет качки. А к этой проклятой штуке я никак не привыкну. Правда, мне приходилось переносить и двенадцатибалльные штормы. Многие валились с ног, а я нес вахту, хотя регулярно через два часа отдавал «дань Нептуну». Но обидно: столько времени служу на кораблях — и не могу отделаться от морской болезни. Раньше страшно переживал из-за этого. Потом узнал, что и знаменитый Нельсон всю свою жизнь не мог привыкнуть к качке. Это немного успокоило: значит, не я один…

После того как мы наконец нормально погрузились и удифферентовались, Миша Хрусталев торжественно заявил мне:

— Стармех, выше голову! Ты знаешь, сколько мы прошли нынешней ночью? Тридцать шесть миль! В подводном положении мы это расстояние одолели бы за восемнадцать часов.

— Разделяю твою радость. Дождик помог. Но могли бы запросто и напороться на мину.

— На войне без риска нельзя.

— И все же если есть возможность, то лучше не рисковать. Как в народе говорят: «Тише едешь — дальше будешь».

— Ну уж нет. В нашем случае в эту пословицу надо внести поправку: «Тише едешь — дольше под ударом будешь, авось и по загривку огребешь».

— Верю, Миша. Сегодня я тоже был вынужден рисковать. Температуру батареи довел до сорока семи градусов. Да если бы помфлагмеха Александр Кузьмич Васильев узнал об этом, у него волосы стали бы дыбом.

— А что сделал бы на твоем месте Васильев?

— На моем месте? Думаю, он поступил бы точно так же, как я…

За Ленинград!

Вечером 7 июля мы наконец вздохнули свободно Финский залив с его минами и корабельными дозорами остался позади. Мы на просторе Балтийского моря. Переход в отведенный нам квадрат уже не представлял трудностей. Еще сутки плавания — и 8 июля донесли в штаб, что заняли свое место.

Первая боевая стычка с противником произошла неожиданно и не с той стороны, с которой предполагали.

Мы заряжали батарею. Стояла светлая белая ночь. Над морем стелилась легкая дымка. В 3.05, когда двигатели еще работали на винт-зарядку, внезапно в центральный пост с грохотом скатились наблюдатели-сигнальщики, вахтенный офицер и командир. Сигнал срочного погружения прозвучал одновременно с гулко хлопнувшим верхним рубочным люком. В ту же секунду снаружи послышалась громкая дробь пуль и удары малокалиберных снарядов. Быстро ныряем на глубину. Вдогонку грохают два запоздалых взрыва.