Запах лимона - [16]

Сегодня непривычно много посетителей в отделе и, как на грех, зав. отдела только вчера уехал на несколько дней в служебную командировку. Маленькой даме, изящно одетой, под легкой вуалькой, приходится долго ждать, пока освободится переобремененный работой секретарь. Но, насколько можно судить, она и не торопится особенно. Что это? Она в третий раз пропускает свою очередь? А между тем как ни устал Борщевский, как ни занят он своей серьезной и ответственной работой, но молодость берет свое. Он уже заметил хорошенькую посетительницу, такую необычную в этом техническом учреждении. Впрочем, он ничего не имеет против того, что она будет последней на приеме, когда за дверью уже не ждут нетерпеливые посетители, когда кончилось служебное время и можно даже поболтать… Борщевский, хотя быть может и легкомыслен немного, но все же работник дельный. Настолько дельный, что именно ему во время служебных отлучек заведывающий оставляет самые важные бумаги и самые ответственные поручения.

Но когда он вскрыл конверт, переданный маленькой ручкой в тонкой лайковой перчатке, — не до болтовни ему стало. Что за знакомый почерк? Каким образом? Не может быть! Да, да, сомнений быть не может. Так хорошо известная подпись с длинным вытянутым «у…» Ник. Утлин.

Дорогой друг!

Зная о твоей всегдашней доброте и любезности по отношению ко мне, направляю к тебе чрезвычайно милую барышню, — дочь нашего старинного семейного знакомого, Валентину Степановну Петренко. Она трагически потеряла в те тяжелые годы свою семью и, совершенно случайно, находится в крайне тяжелых условиях на Кавказе. Не удивляйся ее приличной одежде, — это единственное, что у нее осталось. Прими в ней такое же участие, какое бы ты принял в моей сестре, — я ручаюсь за нее, как за сестру, и рекомендую ее тебе, как безусловно дельную и честную служащую и как очень славного человека, с которым тебе, надеюсь, будет приятно познакомиться поближе.

Искренне тебя любящий друг

Николай Утлин.

Мысли молодого человека спутались. Завертелись в голове известные со слов Петрова сообщения телеграфистки и история в Ростове, и это страшное безрезультатное опознание трупа.

Успокойтесь, Борщевский. Посмотрите внимательно на число. 29/11… Ну, вот, и все ясно. Письмо написано за две недели до смерти.

«Вы знаете, что Николай Трофимович убит?».

Вспыхнула. Слезы на глазах платочком вытирает. Да, она знает… Это так ужасно… Что ж, конечно, теперь письмо не имеет значения, она так и думала… так боялась…

Да нет же, нет, тем более! Он примет в ней самое близкое участие… Особенно теперь, когда Утлин умер. Это письмо равносильно завещанию. Где она остановилась? Прямо с вокзала? А где же ее вещи? Маленький чемоданчик здесь в приемной, и это все? А деньги? Как, и это тоже все? А ела ли она сегодня что-нибудь, в таком случае?..

Бедная Валентина Степановна совсем смущена. Сейчас опять брызнут слезы. Искренне добрый и отзывчивый Борщевский, действительно, принимает самое близкое участие. У его квартирной хозяйки найдется свободная комната, а сейчас живо идемте обедать.

«Одну минутку. Я сейчас соберу кой-какие документы и мы спустимся за угол закусить в скромном маленьком ресторанчике, где я всегда завтракаю».

* * *

А утром того же дня, совсем ранним утром, еще до рассвета, тяжелый паровоз-декапод привез Брегадзе в Баку. Человек в фуражке с автомобильными очками принял от него портфель на мокром от росы перроне. «Все налажено, мы можем ехать прямо туда». Они прошли прямо через гулкий вокзал, и большой красный десятисильный мотоцикл «Индиана» со спокойной застекленной люлькой урча понес сквозь утренний туман легко покачивающегося на пружинящихся подушках Брегадзе по смутным улицам, за город.

* * *

Днем Петров, заранее условившись, заехал за профессором Стрешневым. «Ну что, профессор? Попробуем сегодня вашу черную магию?»

По той же дороге, где утром мчался Брегадзе, оливковое Торпедо Аз. ГПУ вздымает сухую белую пыль. Помощник коменданта Алиджалов в глубине души уверен, что гипнотизм профессора Стрешнева — сплошное жульничество. Слишком уже немагические глаза у маленького, почти седого человечка, беспокойно хватающегося за спинку переднего сиденья при толчках. Но, если бы профессор понял мысли подозрительного пом-коменданта, он бы добродушно рассмеялся, и если бы не 6о верст в час, охотно и обстоятельно объяснил бы, как далек гипнотизм от чего-либо сверхъестественного, и что в чуде чтения человеческих мыслей так же мало чудесного, как в любой алгебраической задаче.

А Абреку все равно, наука ли это, жульничество ли. Абрек любит быструю езду и счастлив, что его взяли с собой в такое приятное путешествие. Высокий каменный забор, с перевесившимися через него густыми уксусниками с их тенистой листвой, ограждает психиатрическую лечебницу. Заведующий встретил их на крыльце, провел по разбегающимся дорожкам к маленькому флигельку, затерявшемуся где-то в конце сада. «Да, да, она под отличным наблюдением. Сиделка, санитар и ваш дежурный. Все сменяются в 12 час. ночи. Двери всегда заперты изнутри на ключ… Ну, да ведь вы все это знаете».

Звонок. Никто не отвечает. Еще звонок. Тишина. Что такое? Спать они не могут, не слышать невозможно: всего две комнатки, и первая непосредственно у дверей. Заведующий, обойдя дом, смотрит во все 4 окна. Но низко спущенные жалюзи не позволяют ничего рассмотреть за ними. Волнение. Еще несколько попыток достучаться… «Товарищи, здесь что-то случилось. Необходимо взломать дверь».