Западный край. Рассказы. Сказки - [140]

Тут я вспомнил о своих Единокровных Братьях. Когда-то, в один и тот же день, Мама вывела нас в свет и поместила каждого в отдельное жилище. К кому как не к Братьям должен был я в первую очередь обратиться, ища друзей и попутчиков?

И я направился к Среднему Брату.

Увы, еще издали завидев его Дом, я ощутил разочарование: тесный и неудобный вход утопал в грязи, словно здесь жил какой-нибудь червяк, а войдя внутрь, я пребольно стукнулся головой о торчавшие из потолка корешки. Впечатление было такое, будто я угодил в нежилую, заброшенную нору. И чем дальше, тем глубже я увязал в раскисшей плесени и тем сильней удивлялся царившему вокруг запустению.

Увидев Брата, я вздрогнул. Мне долго пришлось приглядываться к нему в темноте, пока я наконец узнал его. Он был ужасно тощ — кожа да кости. Пожалуй, я мог бы одним пинком отшвырнуть его на пятнадцать чыонгов или, говоря по науке, метров на пятьдесят.

А он, заслышав мою тяжелую поступь, вскрикнул, задрожал, засуетился и, тряся руками, ногами и усами, забегал по своему жилищу, не зная, куда деваться от страха. Долго пришлось мне убеждать его, что это я, его Младший Брат, но в конце концов он успокоился и замолчал, лишь усы его тихонько вздрагивали. Но тут он разглядел, как я могуч и огромен (а в его тесной норе я похож был на колонну старого дома, закопченную и лоснящуюся — это тускло отсвечивали мои доспехи), и, разглядев, снова затрепетал от страха. Усы его дрожали, словно тонкий бамбук на ветру. Ей-богу, и смех, и грех!

— Дорогой Брат, что с вами? — спросил я. — Вон как исхудали, уж не больны ли вы?

Он поморщился:

— Прошу тебя, братец, потише. У меня от твоего голоса в ушах звенит. О чем это ты спрашивал?.. Ах да… Я, братец, не болен, просто у меня такое телосложение. Где это ты пропадал? Тут у нас злые языки поговаривали, будто ты давно умер.

— Ну, — засмеялся я, — до смерти мне еще далеко! Я побывал в дальних краях. Там, дорогой Брат, очень интересно. Теперь вот вернулся домой ненадолго — повидать Маму и вас и уговорить тебя с братом отправиться в Дальние Странствия.

Он опять испуганно вскрикнул и переспросил:

— Куда-куда?

— В Дальние Странствия! — шутки ради крикнул я во всю мочь.

У него расшалились нервы. Усы отвисли до земли, ноги подломились в коленках, и он рухнул на пол бормоча:

— Дальние… Странствия… Это… Это — верная смерть…

О горе! Откуда у него такая мания страха? По поводу и без повода пугается чуть ли не до смерти. Нет, болезнь его не врожденная. Ведь мы в детстве, все трое, отличались отменным здоровьем. Приободрившись, Брат — слово за словом — рассказал мне историю этого недуга.

Вот она: «Однажды, вскоре после того, как он зажил своим домом, Брат вышел прогуляться в Огород. Облюбовав местечко под огромным раскидистым кочаном Капусты, он вдруг увидел прямо над собой птицу Титьтьое, склевывавшую червей с капустных листьев. Кто знает, нарочно ли, нет ли, но Титьтьое справила нужду прямо на спину Брату. Брат расправил крылья, взлетел и начал ругать на чем свет стоит… неизвестно кого. Он и впрямь не ведал, кто виновник случившегося: ведь в ту минуту он глядел не вверх, а вниз. А Титьтьое как ни в чем не бывало тотчас полезла за добычей в самую глубь кочана, наружу торчал лишь ее хвост.

Но, услыхав бранные слова, она глянула на землю, увидела Брата, и началась перебранка между Кузнечиком и Птицей. Пострадавший обвинял виновницу в осквернении своей спины, а она утверждала, будто он возвел на нее напраслину. (Брат не сумел предъявить никаких веских улик; он, прежде чем затевать тяжбу, очистил свою спину.)

И поскольку ни одна из сторон не шла на уступки, дело можно было решить лишь Поединком. Титьтьое была птица не из последних — величиною с косточку в сердцевине плода хлебного дерева Мит, перья у нее черные с белыми отметинами, ноги высокие и тонкие, как благовонные палочки, клюв острый, изогнутый, будто лапшинка. Впрочем, и мой Средний Брат тоже был молодец хоть куда: зубы острые как ножи, на ногах смертоносные кривые шипы, полоснешь такими по шее — и головы как не бывало. Долго бились они на равных, потом Птица все-таки стала брать верх. Брат втянул голову в плечи и побежал. А Титьтьое погналась за ним следом. Брат бежал изо всех сил, он боялся, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди. Но Птица летела над ним и долбила клювом по голове. Брат совсем потерял голову от страха, то и дело спотыкался и падал. А Титьтьое, не зная пощады, гналась за ним и клевала его. Временами Брату казалось: вот она, смерть, настигла его посреди дороги. Он вконец обессилел и еле волочил ноги, но Птица и тут не отстала. Она клевала и била его, покуда он не дополз до дома. Укрывшись наконец под землею, он увидал, что истекает кровью, а перебитые ноги его висят как плети.

Он рухнул без чувств, а когда пришел в себя, не мог понять, сколько дней провалялся в беспамятстве. С тех пор, стоит ему услышать за дверью шум ветра, он забивается в угол от страха, думая, будто это Титьтьое прилетела по его душу. Днем он не смеет выходить из дома. И, как бы ни терзал его голод, он лишь с наступлением темноты решается, высунувшись за дверь, пожевать торчащие рядом жухлые травинки. От всего этого здоровье слабеет. С каждым днем он чувствует себя все хуже и хуже…»