Западный край. Рассказы. Сказки - [138]

Сказать по правде, у меня созрела Прекрасная Идея: я решил увидеть Свет — многоликий и необъятный. Ведь Наш Луг, Пруд, Межа и Поле за нею — это отнюдь не весь мир! Кто знает, быть может, именно неволя, тесные стены темницы пробудили во мне мечту о бескрайних и светлых просторах? Пусть я томился и изнывал в плену у мальчишек, укравших мою свободу, но зеленые горы и долы, текучие и спокойные воды взывали ко мне, жаждали встречи со мною, а самому мне хотелось обойти всю землю, принадлежащую тысячам и тысячам живущих на ней существ. Нет, не достоин назваться юношей или мужем тот, кто не стремится — на крыльях ли или пешком — странствовать и познавать мир! Жизнь его тускла и безрадостна!..

В конце концов я решил, прежде чем отправлюсь в чужие страны, побывать дома. Увы, с того дня, когда мальчишки захватили меня в плен, я долгое время был вдали от дома. Наверно, Матушка вскоре после постигшей меня беды заглянула ко мне во Дворец… Полно, к чему эти старые бредни! — Матушка заглянула ко мне домой и, найдя в моей спальне опустевшее ложе, долго, наверно, лила слезы. Ах, как я тосковал по Маме, как хотел ее увидеть! Ведь я был у нее самым младшим, и она, любя и жалея меня, положила у входа в мой Дом десяток сладких листочков…

Итак, я возвращался домой. Я наметил себе такой План: увижусь сперва с Мамой, пусть она убедится в том, что я жив и здоров, и сердце ее успокоится, а там уж я вместе с друзьями подробнейшим образом разработаю маршрут и программу Дальних Странствий…

Раздвигая высокие травинки, я отыскивал дорогу к Дому…

Да, путь оказался неблизкий!..

Как-то шел я сквозь заросли травы Сы́ок мимо качавшихся на ее стеблях колючих цветов и вдруг услыхал негромкий плач. Прислушавшись, я определил: плачут где-то здесь, поблизости. Сделав еще десяток шагов, я увидел юную бабочку Ньячо. Она сидела, понурясь, возле круглой обкатанной гальки.

Ростом она была невелика, хрупкая и слабенькая, вся в мелких пятнышках — словно только что родилась на свет. Ее длинное черное платье кое-где отливало золотыми блестками, а плечи и рукава были надставлены из другой материи — как у всех хлопотуний и тружениц, которым приходится постоянно носить тяжелые коромысла. Крылышки ее, тонюсенькие, как у мотылька, были совсем короткими. Думаю, вряд ли она ими часто пользовалась. Впрочем, на таких крыльях, будь они и покрепче, все равно далеко не улетишь. Потому-то бабочки Ньячо и порхают всю жизнь вокруг деревенских домов. В общем, она показалась мне довольно-таки милой, эта Ньячо, плакавшая в три ручья.

Ну а где слезы, там всегда обида или злое дело, поэтому я участливо спросил ее:

— Что случилось, сестрица? О чем ты так горько плачешь посреди большой дороги?

Она подняла лицо, залитое слезами, и вежливо поклонилась мне. Ньячо издавна славятся своей обходительностью.

— Доброго здоровья, Кузнечик. Присядьте, прошу вас.

— Некогда мне рассиживаться! — выпалил я. — Так отчего же ты плачешь?

— Ах-ах!.. — зарыдала она. — Дорогой Кузнечик, спасите меня, пожалуйста… Ах-ах!..

— Кто?! Кто посмел тебя обидеть?

— О дорогой Кузнечик, это Пауки… Они… Ах-ах!..

— Какие еще Пауки? — возмутился я. — Ну чего ты опять плачешь?.. Слезами горю не поможешь. Расскажи-ка лучше все по порядку, иначе я не сумею тебя спасти.

— С давних пор, — начала Ньячо, — одолевает нас нужда и голод. И пришлось моей Маме взять у Пауков в долг немного Еды. А потом Мама умерла и осталась я одна-одинешенька. Ни сил у меня, ни здоровья; как тут свести концы с концами, ешь и то не досыта! Из года в год маюсь и бедствую, где уж мне вернуть мамин долг? Паукам ждать надоело, вот и решили взыскать с меня все до крошки. Уж они и бранились и колотили меня не раз. А сегодня натянули поперек дороги свою сеть и грозятся поймать меня, оборвать мне руки и ноги и съесть. Как я теперь попаду домой?

Я расправил свои крылья и воскликнул:

— Не бойся! Я провожу тебя. Злодеи не смеют притеснять малых и слабых! Не бывать этому.

И я повел Ньячо по дороге.

Один поворот, другой… И вот мы уже у Паучьей заставы.

Ничего не скажешь, здорово они сплели свои сети. Ячейки крепкие и частые — не пролезть даже самому маленькому комарику. А посреди дороги стоит на часах здоровенный молодой Паук. Ему поручено, едва лишь появится Ньячо, бить тревогу, чтоб подоспела вся банда, сидевшая в засаде у обочины.

Когда я подошел к Паутине поближе и оглянулся, у меня в глазах зарябило: за каждым камнем, в каждой расщелине — паучье… Паучихи-мамы с ребятами-паучатами, пауки-старики и пауки помоложе… Водяные Пауки и Бегуны со стены, Пауки Древесные, Ядовитые и Ничем не знаменитые… Они торчали отовсюду, неподвижные и безмолвные, как камни, и вид у них был — страшней не придумаешь.

Бедная Ньячо спряталась за моей спиной и, дрожа, прильнула ко мне. Пауки ее, как видно, и не заметили.

— Эй, кто в этой банде главный?! — закричал я. — Выходи! Надо поговорить.

Тут из какой-то щели выползла на согнутых лапах Паучиха, огромная, толстая, а по бокам — два Паучка поменьше. Она оказалась Повелительницей всего Паучьего племени. Морда у нее была тупая и наглая. С такой, понял я, словопрения бесполезны, здесь надо показать свою силу. Ну что ж… Я молниеносно развернулся и нанес ей удар правой задней прямо по голове. Толстая Повелительница завопила, съежилась и принялась бить земные поклоны — словно рис пестом молотила: так и так, мол, она кается, а в чем — небось и сама толком не сообразила.