Западноевропейский сонет XIII-XVII веков - [45]

Покинут мир, но не найдут забвенья,

И прахом стану — прахом, но влюбленным.

Наслаждаясь уединением и учеными занятиями, автор сочинил сей сонет

Здесь у меня собранье небольшое

Ученых книг, покой и тишина;

Моим очам усопших речь внятна,

Я с мертвыми беседую душою.

И мудрость их вседневно правит мною,

Пусть не всегда ясна — всегда нужна;

Их стройный хор, не ведающий сна,

Сон жизни полнит музыкой немою.

И если смерть великих унесла,

Их от обиды мстительной забвенья

Печать — о, славный дон Хосеф![111] — спасла.

Необратимые бегут мгновенья,

Но всех прекрасней те из их числа,

Что отданы трудам блаженным чтенья.

На смерть графа Вильямедианы

Оплачь его, изгнанница Астрея,[112]

Он был недолгим гостем в жизни дольной;

Перо и речь он отдал мысли вольной

И, слову жизнь даря, играл своею.

Он лебедь был, и, с ветром спорить смея,

Дивил он песнью дерзкой и крамольной.

Не ведал он, что смерть тропой окольной

Шла с каждым звуком песни все быстрее.

Записывай же злое назиданье

Своею кровью, что на ране стынет,

Тебя навек безмолвью обрекая:

«Кто сердце выскажет, тот сердце вынет.

Где речь — вина, немотство — наказанье.

Я не молчал — и молча умираю».

О том, что происходило в его время, Кеведо рассказывает в следующих сонетах

I

Четыре сотни грандов круглым счетом;

Титулоносцев — тысяча и двести

(Что за беда, коль кто-то не на месте!)

И брыжей[113] миллион, подобных сотам;

Нет счету скрягам, подлипалам, мотам,

Побольше их, чем сладких слов у лести;

Тьмы стряпчих, чья стряпня — погибель чести,

Беда и горе — вдовам и сиротам;

Иезуиты, что пролезут в щелку, —

Все дело в лицемерье и в расчете;

И месть и ненависть — за речью лживой;

Немало ведомств, в коих мало толку;

Честь не в чести, но почести в почете;

Вот образ века, точный и правдивый.

II

Подмешивали мне в вино чернила,

Как паутиной, оплели наветом:

Не ведал я покоя, но при этом

Меня ни злость, ни зависть не томила.

По всей Испании меня носило,

Я был замаран мерзостным памфлетом,

Вся мразь меня старалась сжить со свету,

Вся сволочь мне расправою грозила.

О кабачок, храм истины! О кубки!

О вольное житье отпетой братьи!

О резвые дешевые голубки!

Пусть состоит при королях и знати,

Кто в честолюбье ищет благодати,

А мне милее выпивка и юбки!

Обреченный страдать без отдыха и срока

Еще зимы с весной не кончен спор:

То град, то снег летит из тучи черной

На лес и луг, но их апрель упорный

Уже в зеленый облачил убор.

Из берегов стремится на простор

Река, став по-апрельски непокорной,

И, галькой рот набив, ручей проворный

Ведет с веселым ветром разговор.

Спор завершен прощальным снегопадом:

По-зимнему снег на вершинах бел,

Миндаль весенним хвастает нарядом…

И лишь в душе моей не запестрел

Цветами луг, любовным выбит градом,

А лес от молний ревности сгорел.

Определение любви

Студеный пламень, раскаленный лед,

Боль, что, терзая, дарит наслажденье,

Явь горькая и радость сновиденья,

Беспечность, что полным-полна забот;

Предательство, что верностью слывет,

Средь уличной толпы уединенье,

Усталость в краткий миг отдохновенья,

И права, и бесправия оплот;

Сама себе и воля, и темница —

Покончить в силах с ней лишь смерть одна,

Недуг, что от лекарств не исцелится, —

Любовь, едва рожденная, дружна

С небытием. В ней рай и ад таится,

И враг самой себе во всем она.

О любви к монашенке

Мне о Тантале вспомнился рассказ:

Как он стоит, наказанный богами,

По грудь в воде, и ветвь, дразня плодами,

Качается пред ним у самых глаз.

Захочет пить — уйдет вода тотчас,

Захочет есть — плод не достать руками;

Средь изобилья стонет он веками,

От жажды и от голода томясь.

В сей притче видишь ты, как, окруженный

Богатствами, терзается скупой, —

Мне ж видится в монашенку влюбленный:

Вблизи плода стоит он над водой,

Но, голодом и жаждой изнуренный,

Лишь иногда дотронется рукой.

О человеке бедном и женатом

Правдивейшее это показанье

О муже, что достоин быть святым;

Пускай спознался он с грешком каким,

Ведь жизнь его — сплошное покаянье.

К жене прикован, нищетой томим,

Он тещины изведал истязанья,

Был шурин у него — как наказанье

И сын — характером не херувим.

Меж кузницей и мастерской каретной

Он обитал; всегда был жизни рад,

Хоть не видал в глаза монетки медной;

Нуждою да несчастьями богат,

Жил мучеником: был женатый, бедный;

Содеял чудо: умер не рогат.

Познай гнет времени и бытия, мытаря смерти

Как таешь ты в горсти, как без усилья

Выскальзываешь, время золотое!

Как мерно, смерть, бесшумною пятою

Стираешь ты земное изобилье!

Бездушная, ты все пускаешь пылью,

Что юность возвела над пустотою, —

И в сердце отзываются тщетою

Последней тьмы невидимые крылья.

О смертный наш ярем! О злая участь!

Ни дня не жить, не выплатив оброка,

Взымаемого смертью самовластно!

И, ради смерти и живя и мучась,

Под пыткой постигать, как одинока,

Как беззащитна жизнь и как прекрасна…

Покой и довольство неимущего предпочтительней зыбкого великолепия сильных мира сего

Пусть стол в заморских яствах у вельможи.

Мне с кружкой кислого вина не хуже.

Уж лучше пояс затянуть потуже,

Чем маяться без сна на пышном ложе.

Храни на мне мой плащ дырявый, боже, —

Прикроет он от зноя и от стужи.

Я не завишу от портных; к тому же

И вору мало выгоды в рогоже.

Мне трубочка моя подруги ближе;

Чтоб влезть повыше, я не гнусь пониже,