Занимательная эспрессология - [29]

Шрифт
Интервал

- Что? Я сама сделала тебе как минимум полдюжины чашек маленького обезжиренного латте. 

- Знаю, - вздыхает Джинни. - Все потому, что это любимый напиток Мелиссы.

- Извини. - во мне просыпается жалость к Джинни - ведь она, бедняжка, даже не может заказать то, что хочет. - И какой же твой любимый напиток?

- Большой мятный фраппе с мокко, аффогато, - объявила Джинни.

Я потрясена: настолько этот напиток отличается от ее обычного заказа. Глядя на Эм, пробивающую заказ для Джинни, я как на ее лице появляется уважительное выражение. Не многие клиенты знают, что такое аффогато, или «утопленник». На самом деле это фраппе с шотом эспрессо, залитым сверху.

- Концептуальненько, - говорю я, и Джинни хихикает. А знаете, она совсем не такая отвратная, когда Мелиссы нет рядом. - Я так понимаю, тебе восемнадцать?

Джинни кивает.

- Расскажи интересный факт о себе.

Джинни думает несколько секунд.

- Раз в месяц я читаю свои стихи на поэтических вечерах в одном небольшом кафе в южном районе.

- Да что ты?! - восклицаю я. Кто на самом деле эта девушка?

Джинни вновь улыбается.

Записав все необходимое, я сообщаю, что вручу ее потенциальной половинке координаты для связи - если, конечно, таковая найдется.

- Спасибо. И, Джейн... - Она грозит мне указательным пальцем. - Я правильно понимаю, что ты хранишь тайны клиентов, как доктор - секреты пациентов?

- То есть? - Я смотрю на нее удивленно.

- Ты ведь никому не расскажешь, что я была здесь?

- Если ты не хочешь, я никому не скажу. 

- Нет. В смысле, я не хочу, чтобы об этом знали.

- Договорились.

- Большой мятный фраппе с мокко, аффогато, - выкрикивает Дейзи.

- Это мне, - поднимается Джинни. — Удачного вечера!

- Спасибо. - Я все еще не в силах уразуметь происшедшее.

Работаю три часа без перерыва - общаюсь с людьми, записываю их данные, составляю пары с максимально возможной скоростью. Пять знакомств я организовала тут же, на месте, и уверена, что сумею составить еще несколько пар, стоит лишь внимательно пересмотреть сегодняшние заметки. Я вымотана, измучена. Очередь наконец-то пошла на убыль: по крайней мере, все ожидающие теперь умещаются в магазине, и никому не приходится ждать снаружи. Только я закинула руки за голову, мечтая о перерыве, как возле столика вдруг возник Дерек и шепнул мне прямо в ухо:

- А меня обработаешь?!

На меня накатывает, волна тошноты, и я с быстротой молнии убираю руки, прижав их к бокам.

- Прости, что? - сдавленно шепчу я.

- Сделай это для меня, - повторяет он.

Я смотрю ему прямо в глаза:

- Тебе когда-нибудь объясняли, что бывает за домогательства на рабочем месте?

- Нет! - выкрикивает он, отскакивая от меня. Он явно испуган не меньше, чем я. - Нет, нет, ты что! - Наклонившись, он прикрывает рот ладонью и шепчет: - Я имел в виду - найди и мне пару, пожалуйста!

Его взгляд бегает из стороны в сторону, - он явно пытается убедиться, что его никто не слышит.

- Ты хочешь, чтобы я тебя с кем-нибудь познакомила? Как это мило!

- Ничего не мило, и вообще, об этом никто не должен знать. Просто найди мне пару и передай мне ее электронный адрес. Я предпочитаю средний соевый латте со вкусом имбирных пряников.

- Ага, - говорю я, удивляясь про себя тому, что Дерек предпочитает напиток, активно рекламируемый в канун Рождества. Хмуро взглянув на меня, Дерек вернулся за прилавок - помогать с приемом заказов.

Я еще помогаю двум маленьким, толстеньким, лысеющим братьям едва за тридцать и черноволосой красавице-модели с длиннющими ногами. И тут передо мной возникает довольно любопытный персонаж. Следующая в очереди - девушка с волосами, выкрашенными в такой радикально черный цвет, как будто она собралась встречать Хеллоуин. На ней черная толстовка, черная футболка и огромнейшие (конечно, тоже черные) мешковатые джинсы - похоже, из каждой штанины для меня могло бы выйти по паре рубашек. Джинсы сверху донизу увешаны цепями. Она делает Саре заказ и смотрит на меня без всякого выражения.

- Меня зовут Глинда. - У нее сердитый взгляд, глаза густо подведены карандашом и тщательно намазаны тушью.

- Как добрую волшебницу?[5] - спрашиваю я. Упс. Не лучший ход.

- Да. - Сузив глаза, она саркастически улыбается.

- Простите. Ваш любимый напиток?

- Средний латте эг-ног, - отвечает она.

Брр. Ненавижу эг-ног. Однако каждый имеет право на странности, не так ли?

- Возраст?

- Двадцать пять. - Она явно чувствует себя несчастной из-за того, что ей пришлось прийти сюда.

- Хорошо, Глинда. Можете рассказать о себе какой-нибудь интересный факт, чтобы я могла лучше понять, что вы за человек?

- Гм. - Пока она думает; ее лицо смягчается. - Я круто пою. Я даже выступала перед жюри «Американского идола», когда они были в Чикаго.

- Ничего себе! - вскрикиваю я. - Ты живьем видела Саймона, Полу и Рэнди? - Я их фанат. Она кивает:

- Только съемки с моего прослушивания так и не показали по телевизору.

- Эх, жаль, что вышло такое обломинго. - Я начинаю записывать ее данные в таблицу и вдруг останавливаюсь. Дерек в глубине зала, рядом с кофемолкой, готовит для клиента фунт молотого кофе. Я смотрю на Глинду, затем на Дерека, потом опять на Глинду. Ага! Да, да, да! Она, несомненно, подходит ему, как никакая другая женщина в мире!


Рекомендуем почитать
На дороге стоит – дороги спрашивает

Как и в первой книге трилогии «Предназначение», авторская, личная интонация придаёт историческому по существу повествованию характер душевной исповеди. Эффект переноса читателя в описываемую эпоху разителен, впечатляющ – пятидесятые годы, неизвестные нынешнему поколению, становятся близкими, понятными, важными в осознании протяжённого во времени понятия Родина. Поэтические включения в прозаический текст и в целом поэтическая структура книги «На дороге стоит – дороги спрашивает» воспринимаеются как яркая характеристическая черта пятидесятых годов, в которых себя в полной мере делами, свершениями, проявили как физики, так и лирики.


Век здравомыслия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


На французский манер

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь на грани

Повести и рассказы молодого петербургского писателя Антона Задорожного, вошедшие в эту книгу, раскрывают современное состояние готической прозы в авторском понимании этого жанра. Произведения написаны в период с 2011 по 2014 год на стыке психологического реализма, мистики и постмодерна и затрагивают социально заостренные темы.


Больная повесть

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Улица Сервантеса

«Улица Сервантеса» – художественная реконструкция наполненной удивительными событиями жизни Мигеля де Сервантеса Сааведра, история создания великого романа о Рыцаре Печального Образа, а также разгадка тайны появления фальшивого «Дон Кихота»…Молодой Мигель серьезно ранит соперника во время карточной ссоры, бежит из Мадрида и скрывается от властей, странствуя с бродячей театральной труппой. Позже идет служить в армию и отличается в сражении с турками под Лепанто, получив ранение, навсегда лишившее движения его левую руку.