Замри - [29]

На тетрадном листе я набросала план: вид сверху, с вершины дерева. Ствол посередине, вокруг него – шестиугольный пол. Я пока не решила, какой высоты и ширины будут стены, но я хочу, чтобы дом был большой, чтобы в нем можно было ходить в полный рост, чтобы в одном углу было кресло, а у стены – стол с двумя стульями. Я знаю, что хочу несколько окон, чтобы впустить в дом воздух и свет, а значит, придется придумать, как их закрывать на случай дождя.

Когда звенит звонок и обед заканчивается, я решаю вернуться сюда завтра – и послезавтра, и послепослезавтра. Я убеждаю себя, что тут не так уж плохо.

5

Мы с Тейлором сидим на футбольном поле и листаем одну из толстых книг по математике, которые он набрал в библиотеке.

– Вот этот вроде ничего, – говорит он. – Был помешан на часах.

Я стараюсь слушать, что он говорит, но всякий раз, когда я смотрю на книгу, я замечаю, что кончики его ресниц почти белые. Мне невыносимо хочется их потрогать.

– Ого! Он сидел в тюрьме за мошенничество!

Я тянусь к одной из книг, и мы соприкасаемся коленями. Он не отодвигается – кажется, он и вовсе ничего не заметил. В лицо бросается жар. Я открываю книгу и пытаюсь сосредоточиться. В голове у меня одна мысль: знает ли Тейлор, что наши колени соприкасаются? Я отодвигаю свое колено – совсем чуть-чуть.

Мы уже решили, что не хотим делать презентацию о математике, который совершил какое-нибудь великое открытие: нам нужен такой, у которого была интересная жизнь. Я в последний раз смотрю на миллиметр, разделяющий наши колени, и начинаю читать.

Взятые Тейлором книги полны занудных фактов: кто где родился, кто на ком женился, кто какие концепции разработал и какие явления назвал в свою честь. Тут мое внимание цепляется за одно слово: пират.

– Смотри, – говорю я, и Тейлор снова касается меня коленом, наклоняется ближе – так, что мы касаемся друг друга сразу в нескольких точках, приближает свое лицо так близко к моему, что я чувствую на коже его дыхание, и начинает читать. Я вижу, что он сосредоточен на тексте, но сама я сосредоточиться не в состоянии, поэтому на секунду отрываю взгляд от книги. Дилан идет в сторону парковки в компании Марджори Кляйн.

В моей школе одиночки делятся на три группы: одиночки, которых все считают скучными ботанами; одиночки, которые всем кажутся смутно знакомыми; и одиночки, которые считаются одиночками только потому, что не похожи на других. Марджори относится к третьей группе, самой лучшей. В прошлом году они с Ингрид набрали одинаковое число баллов на конкурсе талантов.

Мы с Дилан не разговариваем уже больше двух недель. На английском она отсела от меня в другой конец кабинета, а когда мы одновременно оказываемся у шкафчиков, она демонстративно не замечает меня. Сейчас они с Марджори оживленно машут руками, как будто увлечены очень интересной беседой, и мое тело наливается тяжестью. Дилан что-то говорит, и Марджори смеется; я начинаю гадать, о чем она пошутила, и вот уже все удовольствие от общения с Тейлором безнадежно испорчено. Я могу думать лишь о том, как Дилан пинает стол и как она вышла в тот день из класса, не глядя на меня.

– Мне нравится, – говорит Тейлор. – Давай возьмем его.

Я возвращаюсь к книге. Жак де Сор.

– Потрясающе, – говорит Тейлор. – Французский пират, изгой и математик.

Дилан и Марджори удаляются.

– Мне пора.

– Уже?

– Меня ждут дома, – говорю я, но на самом деле я просто хочу выбросить из головы Дилан и Марджори.

– Подвезти тебя?

– Да. Спасибо.

Мы идем на парковку, держась на расстоянии от Дилан и Марджори. Среди машин я теряю их из виду.

– Нам нужна карта мира, – говорит Тейлор, – чтобы проложить курс Жака де Сора.

Я киваю и пытаюсь взглядом отыскать минивэн Марджори. Интересно, куда они собрались. Я представляю, как они сидят в лапшичной и Марджори заказывает самое экзотическое блюдо в меню. Как быстро мне нашли замену.

Мы останавливаемся перед старым желтым «датсуном» Тейлора. Я не смотрела, куда иду, и только сейчас понимаю, что стою с водительской стороны, а он с пассажирской.

– Держи! – Он перекидывает мне ключи.

Я ловлю.

– Ты не против сесть за руль? – спрашивает он.

– А что?

Он широко улыбается и пожимает плечами.

– Откроешь?

Я открываю дверь. Усаживаюсь на потертое водительское кресло, открываю замок с пассажирской стороны. Тейлор садится. В машине тепло и пахнет шоколадом. С минуту мы сидим и смотрим друг на друга.

– У меня нет прав.

– Но ты ведь умеешь водить?

– Да.

– И живешь недалеко отсюда?

– На Оак-стрит.

– Значит, недалеко.

– Это правда, – говорю я. – Тут совсем близко.

– Тогда я не возражаю.

– Ну раз ты не возражаешь… – Я вставляю ключ в замок зажигания, и машина с фырканьем оживает. Тейлор наклоняется вперед и с нежностью прижимается щекой к приборной панели.

– Умница, Датсун, – говорит он. – Хорошая девочка.

Я смеюсь и снимаю машину с ручника. Понятия не имею, что я творю. Если нас остановят, меня могут арестовать, мне могут навсегда запретить садиться за руль, меня могут посадить под домашний арест до конца школы. Но я не могу удержаться. Это уже происходит. Я просто делаю то, что хочу, и мне хорошо. Я поправляю зеркало заднего вида и вижу, как «фольксваген» Марджори выныривает из моря сверкающих взрослых машин, которые местные дети получают в подарок на шестнадцатилетие: новенькие «аккорды», «пассаты» и «максимы». Я включаю заднюю передачу.