Заморская Русь - [24]

Зайков удивленно уставился на его усы. Как купец и статский без чина, носить их управляющий не имел права. Хоть здесь ни Московия и даже не Сибирь, но усов не носили даже солдатские и дворянские дети: все ходили в бородах, немногие стригли их или брили наголо. В барановских усах Зайкову почудился намек на какое-то превосходство во власти перед другими приказчиками, передовщиками и мореходами.

Хотя Коломин приказывал Галактионову молчать, а разговор вести Зайкову, горячий на слово иркутянин не выдержал затянувшейся паузы и разорался, почесывая затекший от долгого сидения зад.

— Супостаты! Все кормовые места заняли. Конец приходит терпению нашему, перебьем на лайдах, как котов…

Васька Медведников, дюжий барановский мужик из крестьян, нагло ухмыльнулся за спиной управляющего:

— Андреич, не заткнуть ли этого хорька?

— Погодите, детушки! — поморщился Баранов. — Давайте поговорим. От ругани нет прока. Нам ли, православным, ссориться из-за пустяков? Сперва баньку дорогим гостям, стол, потом разговоры… Или мы так одичали, что не почитаем русских обычаев?

Упоминание о застолье задобрило Галактионова. Он почесал нос, поскоблил зад и умолк. Но заносчивый Зайков, оправившись от удивления, сказал строго:

— Не до гостеваний, промышлять надо, а поговорить стоит, для того и прибыли… Кто у тебя в Кенайскую губу послан?

— Малахов!

— Знакомы! Ловко прошлый год переманил наших людей. Но теперь научены: или отзывай партию, или через неделю там будут наши пакетботы.

— Постой, Степан Кузьмич! Серьезный разговор так не ведется. — Баранов сдвинул шапку на затылок, смахнул рукавом пот со лба. Ласковая улыбка под пышными драгунскими усами на миг покривилась, но тут же опять растеклась по лицу. — Не хотите своей волей — силой за стол усадим. Не обижай старика. Я ведь вот этими руками на Уналашке брата твоего в могилу опустил. Великий был мореход, Царствие Небесное!

Упоминание о брате смутило Зайкова. Лишь на миг он растерянно опустил глаза. Дружки Баранова со смехом подхватили послов на руки, потащили в крепость. Стрелок Галактионов огрызался и выкрикивал:

— Мы люди вольные, но и у нас порядок должен быть… Русский человек без совести — не русский! — Но сам уже не вырывался.

Уплыли константиновцы поутру, опохмелившись и закусив. Зайков озадаченно чесал грудь: хитрый лис Баранов наговорил с три короба, да все слова ласковые, приветные, про брата много рассказывал, но обещания отозвать Малахова не дал. Галактионов с утра хватил лишнего, греб с натугой, задыхался. Он поменял в шелиховской крепости плохонькую шкуру на фунт виргинского табаку с полуштофом и был тем очень доволен.

Со своими партовщиками послы встретились в назначенном месте, на камнях близ мыса. Зайков, разминая возле костра затекшие ноги, с виду непривычно покладистый и усталый, говорил, что вел себя как наказано, слово в слово передал разговор с Барановым, только о выпитом умолчал.

Галактионов без обычного азарта поддакивал связчику.

Коломин внимательно выслушал их, не взорвался, не выругался: только побагровел старый рубец на его щеке, хорошо видный в редкой бороде.

Выколотил трубку о камень, с горечью рассмеялся.

— Ну и жук, однако, купчина каргопольский! Нам бы такого вместо Гришки.

— Это уж так! — Галактионов ковырнул в носу, поскреб пятерней тощий зад.

— Ну, да ладно! — усмехнулся передовщик. — Вчера Гришка Коновалов прошел в залив на пакетботе. Ты, Степан, на «Иоанне» прикроешь наших в Камышакской бухте. Как Малахов там появится — турнешь. А Гришка его на нас погонит, так мы с ним договорились. Не сегодня — завтра малаховская партия будет здесь, вот и посчитаемся за прошлый год.

Ждать пришлось еще два дня. Стояли у камней, стреляли бобров и нерп, рыбачили недалеко от берега.

— Проха, — подзуживали от скуки, — на кого молодуху оставил? Гришка ее огуляет, уж мы-то знаем этого жеребца.

— Давно уж огулял, теперь на «Георгии» Малахова гоняет. Нынче, в крепости Терентий, друг твой. Известное дело — старый конь борозды не портит.

— Не-е, раскольничку никак нельзя… Он скорей оскопится, чем осквернится бабой.

— Не жалко! — огрызался Прохор. — Моя кобыла умеет постоять за себя.

— Все правильно говорит Прошка, — скоморошничал Васька Котовщиков. — Если хотите знать, он герой, потому что спит рядом с этой стервой. Когда уходит в караул — меня лихоманка бьет: не приведи Бог, что не так скажешь — убьет. Я в Иркутском на Маслену подхожу к ней, говорю, позвольте пригласить сплясать, а она как звезданет горячей сковородой… Да больно так!

— Ты тяни, клюет… Вот так! Говори, а рот не разевай.

Васька бросил в байдару круглого, как сковорода, палтуса, снова закинул удочку:

— Да после того, тащи она меня силком в свой угол, за белую ковригу в полпуда — ни за что!

Рыбачившие на миг смолкли. Котовщиков нарушил негласный уговор — заговорил о хлебе.

Утром на горизонте показалось несколько точек. Пакетбота не было видно.

— Наши? Или малаховские? — всматривались вдаль промышленные.

— Проверим! — Коломин вытащил подзорную трубу: — Они! Ну-ка, братцы, осмотри оружие. Все байдары на воду. Васька, Ванька — гребите к кекуру, чугач с собой возьмите. Пугнете их там, они к нам в руки и придут. Прошка, Васька… Ты, Кот. Со мной. Как подойдут, прыгай в воду, хватай байдары, тяни к берегу, потом оружие отбирай и вяжи.