Заморок - [57]

По правде, я шпиг люблю кушать без ничего с хлебом.

Степан Федорович мне показывал своим ножиком. Когда Александр Иванович сказал, у Степана Федоровича ножик уронился и вкололся в пол.

Мне понравилось. Раз! Я подумала, что ножик, наверно, так стоял в роте у Катерины. Я ж с той стороны не видела как.

Конечно, все-все закричали и заплакали. Это ж человека убили! Все-все начали спрашивать, как убили.

Александр Иванович сказал:

— Убили ножом. Зверь убил! Фашист! Так человек человека не убивает!

Я хотела спросить, как правильно убивают — если человек человека. Клара Семеновна говорила, что спросить — всегда не стыдно. Я не спросила, потому что «всегда» — это ж бывает разное.

Александр Иванович сказал:

— Пока прошу, чтоб без болтовни. Чужие будут спрашивать, отвечайте, что ничего не знаете. Говорите: «Милиция работает. Разберутся». Я договорился с милицией, чтоб для допросов пришли сюда. В своем коллективе легче… Так, товарищи?

Все-все заверили, что легче.

Мы в буфете решили, что Катерину сильно жалко. Что человек всегда не знает, какое несчастье будет какое. Надежду мы сильно-сильно жалели. Она была у коллектива на первом месте по несчастью. Надежде мы желали здоровья, а Катерине здоровья уже не пожелаешь. Получается, Катерина стала на первом месте по сравнению с Надеждой. Мертвое несчастье всегда больше живого.

Да.

Я подумала, что если Александр Иванович начнет сейчас сравнивать, так у Александра Ивановчиа сравнение пойдет такое, в каком на первое будет живое.

Надо понимать.

Конечно, я тоже живая. Только меня пока Александр Иванович не равняет. И никто не равняет. Яков равняет, а это ж, считай, никто и есть.

Потом я подумала, что пускай, что у меня еще будет первое место, что я ж еще не сдертая на пластинке, что пластинка — это ж вам не поднос, что пластинка скользкая-скользкая, а поднос у меня круглый тоже, оно ж у нас как ресторан, а в столовой поднос всегда с углами, что………………

Конечно, милиция свое дело делала. Все-все наши говорили на допросе, что спрашивали. Всех-всех по-хорошему просили, чтоб с допроса ничего не выносилось. Объяснялось, что тайна следствия.

Когда меня позвали, я решила говорить всю правду. Первое. Правда, как масло, — всегда выплывает. Правда ни в чем не утонет.

Меня спросили:

— Мария Ивановна, вы хорошо знали Клименко Катерину Сидоровну?

Я сказала, что знала Клименко Катерину Сидоровну на работе в буфете в Доме офицеров, что мы с Катериной Сидоровной были подруги — Катерина Сидоровна была старшая подруга, а я младшая, что Катерина Сидоровна мне была как мать, что моя мама давно умерла, так потому.

У меня спросили, может, Катерина мне близко жаловалась на кого-то.

Я сказала, что Катерина жаловалась на людей. Я сказала, что Катерина была добрая-добрая, а люди ж знаете какие…

Мне сказали, что знают.

Потом у меня спросили, может, Катерина мне делилась про свою личную жизнь с мужчиной.

Я сказала, что про мужчину Катерина Сидоровна не делилась, что делилась про женщину Посунько Надежду Сергеевну, что Посунько Надежда Сергеевна не дает жить.

Я расстроилась, что у меня не спросили про бандита. Может, милиция не знает, что бандит? Допустим, Александр Иванович подсказал, что убил не человек. Может, милиция и думает на не человека?

Пускай убил не бандит. Кто-то ж убил.

На меня не подумают. Первое. Это не я.

Конечно, все-все наши между собой обсуждали про что спрашивала милиция и про что милиции отвечали. Мы ж друг другу свои, а не чужие. Чужим мы ничего не рассказывали, нет.

Получалось, что про бандита не спрашивали ни у кого. Спрашивали про Катерину, про мужчину, про женщину.

Получалось, что все говорили про Катерину хорошее. Про убитых покойников плохое и не скажешь.

Да.

А Надежда не была убитый покойник, потому про Надежду говорили всякое. Что Надежду бросил мужчина, который любил Катерину. Что этот мужчина раньше любил и Надежду, а потом — одну Катерину. Что Надежда могла подговорить на месть, что сама Надежда убить не могла, потому что Надежда культурная библиотекарь и тихая как человек, что Надежда сейчас лежит в больнице, лечится от самоубийства.

Нашлись такие, которые сказали, что мужчина — это наш Александр Иванович.

Нашлись такие, которые ругали которых сообщили про Александра Ивановича.

А те сказали, что если весь город знает, так и милиция тоже знает, откуда ноги пошли.

Степан Федорович сказал, что разносить бабские побрехеньки стыдно, что хватит, что надо работать.

Я работала на месте Катерины. Мне понравилось. Я считала деньги, давала сдачу, наливала чай и все-все.

В подавальщицы вызвалась Нина. По правде, Нина не подавальщица. Это ж не дай-забери. Это и быстрота, и улыбка, и отношение к человеку. Нина была без быстроты и без другого тоже.

Я тогда сильно-сильно хотела, чтоб меня увидел Александр Иванович. А Александр Иванович выписал себе отпуск за личный счет. Люди говорили, что Александр Иванович убитый горем, что не выходит с дома, что только в милицию и обратно.

Конечно, у меня сильно чесался язык спросить у наших, может, кто-то слышал про бандита. Фрося говорила, что в городе порезано много людей. Фрося ж не одна ходила на базар, все-все ходят, человек без этого не проживет.