Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000 - [31]

Жизнь требует для своего возникновения невероятных сочетаний, но именно в малых телах Вселенной такие сочетания возможны чаще, нежели в иной космической материи, несравненно более стабильной и гораздо менее подверженной всяким переменам во времена относительно короткие.

* * *

Есть вещи, смешные сами по себе, вне зависимости от их назначения и способа употребления. Гамаши, например. Вы улавливаете скрытый юмор в самом этом слове: «гамаши»? Или массивные мужские золотые перстни с дорогими камнями. Или звание заслуженного деятеля науки Якутской АССР. Или брюки с генеральскими лампасами.

* * *

Как плохо быть китайцем: никто тебе не верит.

* * *

Мы пока умеем считать только «чистую прибыль»: затратил — получил. Это — арифметика экономики. Космонавтика учит нас новому, глубинному сознанию пользы. Экономика космонавтики — экономика завтрашних земных дел.

* * *

Вспоминаю Женю каждый час. Уже сотни раз проигрывал в уме, представлял себе во всех деталях, как я буду встречать её в аэропорту. А ведь всё будет совсем не так, как я себе напредставлял.

* * *

Она вернулась. А покоя нет!!

* * *

Язык XIX века: «осушил стакан…», «подкрепившись…», «после полудня…»

* * *

— Что с ним потом было? — переспросил Павел Александрович. — Плохо было. Виноград в шампанском…

Он замолчал. Я некоторое время ждал, ожидая, что он объяснит, что это значит: «виноград в шампанском». Но в последнее время я взял за твёрдое правило никогда не прикидываться, если чего не понимаешь, и попросил объяснить.

— Брось виноградину в бокал с шампанским и посмотри, — улыбнулся Павел Александрович…

…Почему я об этом вспомнил? Увидел виноград в тарелке? Или подсознательно решил, что и мне тоже будет плохо и надо в этом деле разобраться? Или ещё почему? Не знаю… Босиком пошёл на кухню, достал из холодильника давно уже лежащую («Для гостей» — как говорила Надя), заиндевелую бутылку, отвинтил податливую проволочку и, зажав в кулаке пробку, стал её раскачивать, подтягивая наверх, как дантист тянет дурной зуб. Раздалось тихое змеиное шипение. Взял высокий стакан чешского стекла и тонкой, вьющейся струйкой (так не писают, а описываются), стал медленно цедить из бутылки. Снова сильно, энергично, даже как-то осуждающе зашипело. Слабая пена быстро осела. Оторвал ягодку винограда, бросил. Ягода моментально обросла десятками крохотных серебряных пузырьков, закружилась, завертелась, поднялась к верхней кромке вина, упруго оттолкнулась от неё, ушла в глубину, снова обросла пузырьками и снова начала кружиться и прыгать у самой поверхности полного стакана…

Я долго смотрел на всю эту энергичную жизнь виноградины и думал: «А Павел Александрович откуда знает? Он ведь не пьёт… С чужих слов? Едва ли…» Ягода танцевала долго. Потом без видимых причин вдруг притонула, сонно пошла на дно. Вдруг встрепенулась, вновь потянулась вверх, плавно колыхаясь, переваливаясь с боку на бок, словно древний аэростат заграждения, испуская при этом мягком покачивании струйки пузырьков, снова ткнулась в (я понял: незыблемую, свехпрочную!!) поверхность вина, мягко отскочила от неё и медленно опустилась на дно. Пузырьки столь же дружно, как и до этого, облепили этот аккуратный, математически безупречный эллипсоид, но он беспомощно лежал на дне…

«А ведь он прав: всё очень похоже, всё так с ним и случилось», — подумал я.

9.10.85

* * *

Марк Розовский читал у меня на кухне свою новую пьесу «Триумфальные ворота». Слушали: Саша Свободин, Алла Гербер с сыном, Сима Соловейчик с юной, восторженно взглядывающей на него блондинкой, и Женя Попов с большой, неподвижной, непроницаемой женщиной, которая убеждена, что она очень красива, в то время, как она, в лучшем случае, недурна.

Пьеса хорошая, умная, хотя и неровная. Ставить, однако, не разрешат…

* * *

Ну, вот и снег, о котором я мечтал так долго. Самое время тебе, Голованов, начинать новую жизнь. Если это дело тебе по зубам…

24.10.85

* * *

«The moon», вообще говоря, должно быть коровой, а не Луной.

* * *

Странную вещь я заметил. В последнее время я стал гораздо меньше печататься, выступать по телевидению, вообще «мелькать». Но в это же время мой авторитет стал расти неслыханно быстро, все говорят обо мне, как о «мэтре», отовсюду самые лестные отзывы, кругом почтение необыкновенное. Притом, что работы нет! А что, если и вовсе бросить писать?

* * *

На днях позвонила мне писательница Евгения Александровна Таратута и рассказала, что, по словам Л. А. Кассиля, стихотворение Конст. Симонова «Жди меня» было написано на даче Кассиля, а точнее, — в той комнате, где я теперь сплю — наверху в центре — в августе 1941 года, когда Симонов вернулся ненадолго с фронта и жил на даче у Кассиля. Серова и жена Кассиля с сыном уехали в эвакуацию, оба они были неприкаянные и это их сблизило. К ним присоединился и Виктор Гусев. Втроём что-то себе готовили, выпивали, сочиняли. Прочитав стихотворение, Кассиль сказал Симонову:

— Не печатай его сейчас… Сейчас ещё не пора его печатать…

Очевидно, Симонов прислушался к этому совету: стихотворение было опубликовано в «Правде» только 12 января 1942 года.

* * *

Женя иногда очень расстраивает меня. Говорит: «Сегодня обязательно надо написать маленькую рецензию на этот телефильм…» С умным, энергичным выражением лица уходит в кабинет, закрывает дверь. Захожу к ней через час — читает журнал…