Заметки о японской литературе и театре - [7]

Все эти примеры свидетельствуют о том, что новое учение, его идеи вызывали известное противодействие, приявившееся и в поэзии "Манъёсю".

Число песен, сочиненных монахами, в данном памятнике очень незначительно (всего 21). Среди создателей их есть инокиня, выступающая в соавторстве с поэтом Отомо Якамоти, и обитатели буддийских монастырей, которым, видимо, не чужды были такого рода забавы, — Хакуцу (песни кн. III — 307 — 309), Цуган (Цукан; III — 327, 353), проповедник Эгё (XIV — 4204), Энитати (Энтати; VIII — 1536), монах из храма Гангодзи (VI — 1018), настоятель храма богини Каннон в Цукуси, друг Отомо Табито (III — 336, 351, 391, 393, IV — 572, 573, V — 821), и сам Сётоку-тайси (III — 415).

Песни эти, как правило, светского характера, некоторые были сочинены на поэтических турнирах (монахам, очевидно, не возбранялось участие в светских развлечениях) и содержат описание красот природы. И лишь немногие несут на себе в какой-то мере отпечаток умонастроений автора. Таковы песни монаха Хакуцу о пещере Михо, о жившем в ней легендарном отшельнике, в которых выражается скорбь по поводу того, что люди невечны:

Как скалы, вечная	Токи-ва насу
Пещера, здесь и ныне	ивая-ва има мо
Осталась, как была в те старые года,	арикэрэдо
А люди, что в пещере этой жили,	сумикэру хито дзо
Увы, не возвратятся никогда.	цунэ накарикэру

(III — 308)

Таковы песни монаха из храма Гангодзи о добродетелях, скрытых под символом "белая яшма" (сиратама) [15]; песня Сами Мансэя о бренности мира, песня Сётоку-тайси, посвященная погибшему в пути страннику, напоминающая произведения других, в частности анонимных поэтов (есть основания предполагать, что в данном случае мы имеем дело с записью народной песни).

Любопытна песня монаха Цуган, вернее, повод, по которому она сложена. В названии указано, что он сочинил ее в ответ на обращение девушек, пославших ему засохшего моллюска с просьбой воскресить его. В тот период буддизм был популярен своей магической практикой, к ней часто прибегали с надеждой излечиться от болезней и сохранить жизнь. Девицы решили подшутить над монахом, а он ответил им, что моллюска воскресить, увы, уже нельзя.

В названиях песен упоминается о буддийских ритуалах, совершаемых при дворе (поминальные службы), о хоровом пении перед буддийским алтарем, когда песня исполнялась с целью получить хороший урожай. Последнее свидетельствует о том, что буддизм до известной степени просвоил себе функции, раньше целиком принадлежавшие исконной национальной религии — синтоизму. В примечании к одной из песен кн. XX (4494) указывается, что знаменитый строго выполнявшийся синтоистский обряд — пир в честь приношения богам первого риса (тоё-но акари) — был перенесен с седьмого на шестой день месяца из-за буддийского ритуала, который должен был совершаться в седьмой день. Причем об этом говорится в последней книге "Манъёсю", где помещены песни наиболее позднего времени — второй половины VIII в.

В религиозном быту буддизм и синтоизм сосуществовали. Окура, например, в песне об умершем сыне обращается к синтоистским богам, а в сопутствующих коротких пятистишиях — танка (каэси-ута) — к гонцу подземного царства и просит его "указать путь на небеса" (V — 896, 897). Согласно толкованию комментаторов, по буддийским представлениям гонец подземного царства встречает души умерших, и путь на небеса означает в данном случае путь в буддийский рай.

Следует еще сказать, что в письмах, которые иногда предваряют песни поэтов VIII в. — Табито, Окура, Якамоти и их друзей, — наряду с цитатами из китайских классических книг встречаются буддийские выражения и термины. Судя по содержанию песен, это объясняется не столько приверженностью поэтов буддизму, сколько их образованием и эрудицией.

Как уже говорилось, произведения, связанные с буддизмом, занимают в памятнике сравнительно незначительное место. По всей вероятности, в начальный период проникновения буддизма было особенно сильно воздействие предметов его материальной культуры, а его учение воспринималось поверхностно, поэтому и влияние его затронуло прежде всего сферу изобразительного искусства, а не область поэзии, в которой наиболее полно выражалась духовная жизнь народа и прочно господствовали исконные представления и взгляды. И видимо, по этой причине вначале сохранялось отношение к буддизму, как к чему-то инородному, что подтверждается песнями шуточного плана. Новое вероучение вызывало и скрытый протест, о чем свидетельствуют произведения Табито.

Обращение к буддизму в поэзии, возможно, было в какой-то степени и литературной модой, подсказанной на первых порах китайской поэзией; кое-что использовалось в качестве литературного приема или готовой литературной формулы.

Некоторое влияние буддизма на японскую поэзию становится заметным лишь в поздних песнях "Манъёсю", и проявляется оно главным образом в поэтической образности, существенное же его воздействие на развитие поэзии наблюдается уже за пределами VIII в.

По справедливому замечанию Н. И. Конрада, японцы эпохи Нара (VIII в.) принимали "мотив тщеты бытия" как "эстетическое настроение"