Заметки о японской литературе и театре - [6]
Разумеется, трудно выявить какую-то градацию и отнести часть образов к буддийским, а часть к традиционным. В сложном процессе трансформации средств художественной выразительности имело место, вероятно, взаимовлияние и взаимопроникновение элементов и народной поэзии, и буддизма. Под влиянием последнего изменилось не только функциональное значение и содержание отдельных образов, но и их символика. Так, яшмовая или жемчужная нить отождествлялась ранее с представлением о чем-то длительном, бесконечном. В первоначальном смысле она служила порой символом верности в любви:
| Но не выполнен обет, | Тама-но о-но |
| Данный мною и тобой, | таэдзи и имо-то |
| Что не будет никогда | мусубитэси |
| Рваться яшмовая нить… | кото-ва хатасадзу |
(III — 481)
Буддизм же, окрашивающий все в грустные, печальные тона, вводит в поэзию образ рвущейся нити ("Этот бренный мир, не всегда ли ты таков? И в мыслях вижу: рвущаяся нить, с которой падает нанизанная яшма…", VII — 1321). Он становится выражением идеи непрочности, символом недолговечности жизни, т. е. происходит полное, контрастное изменение символики.
Вот отрывки из народных песен западных и восточных провинций:
| Чем никчемно, так, как я, | Наканака-ни |
| Человеком в мире жить, | хито то арадзу ва |
| Лучше куколкой мне стать | кувако-ни мо |
| Шелковичного червя | нарамаси моно-о |
| С жизнью краткою, как яшмовая нить. | тама-но о бакари |
(XII — 3086)
| Встретишься с любимой моей — | Аэраку ва |
| Миг недолог, словно яшмовая нить, | тама-но о сикэ я |
| А полюбишь — так навеки, | коураку ва |
| Как над Фудзи | Фудзи-но таканэ-ни |
| Падающий снег… | фуру юки насу мо |
(XIV — 3358)
Любопытно, что данный образ вернулся в народную поэзию уже в новом толковании, хотя в той же XII книге и в ряде других его можно встретить и в старом значении:
| Как яшмовая нить, | Тама-но о но |
| Жизнь длинная… | нагаки иноти-ва |
(XII — 3082)
В поэзии "Манъёсю" употребляется часто эпитет "уцусэми-но" — применительно к миру, человеческой жизни, человеку. Существует мнение, что значение "бренный" этот эпитет приобрел позднее.
Из материалов, приводимых филологом Кэйтю, выясняется, что "уцусэми" называли особую породу недолговечных цикад, которые, рождаясь весной, умирают летом, а рождаясь летом, умирают осенью. Вероятно, вначале данный образ использовался в качестве конкретного сравнения жизни человека и недолговечной цикады — для народной поэзии характерно обращение к природе и конкретность образов. Буддизм же в дальнейшем придал такому сопоставлению характер отвлеченного эпитета — "бренный, непрочный" и перенес это представление на все земное.
Не без влияния буддизма появились и постоянный эпитет человека "невечный" ("цунэнарану"), и выражение "коно ё", или "ёнонака" (синоним "коно ё" букв. "этот мир"), обычно применяющееся в значении "бренный, суетный, пустой мир".
Остановимся на четвертой категории песен. Хотя императорский дом покровительствовал буддизму, насчитывавшему к VIII в. много последователей, в песнях "Манъёсю" встречаются иронические и даже издевательские высказывания по поводу этого вероучения. Некоторые произведения отражают пренебрежительное отношение к буддийским монахам, святыням, а также у отдельным буддийским идеям и представлениям. Так, явная ирония звучит в песнях Отомо Табито, когда он упоминает о буддийском учении:
| О, пускай мне говорят | Атаи наки |
| О сокровищах святых, | такара то ю томо |
| Не имеющих цены. | хитоцуки-но |
| С чаркою одной, где запенилось вино, | нигорэру сакэ-ни |
| Не сравнится ни одно! | ани масамэ я мо |
(III — 345)
Слова "атаи наки такара" ("сокровища, не имующие цены"), взятые из буддийской сутры Хоккэкё, явно указывают на то, какие сокровища подразумевает поэт. Иронически воспринимает он и идею будущих миров, переселения душ, кармы и т. п.
| Лишь бы на земле | Има-но ё-ни си |
| Было счастье суждено, | танусику араба |
| А в других мирах — | кому ё-ни ва |
| Птицей или мошкой стать — | муси-ни тори-нимо |
| Право, все равно! | варэ-ва наринаму |
(III — 348)
В кн. XVI антологии встречаются также шуточные песни, косвенно свидетельствующие о непочтительном отношении к буддизму. Таковы песня придворного Икэда, высмеивающая Омива Окимори, и ответ Омива, издевающийся над Икэда.
| Как в буддийском храме, здесь | Тэра дэра-но |
| Женский черт голодный есть, | мэгаки мо: саку |
| Говорит он: Омива — | Омива-но |
| Черт мужской, такой, как я, | огаки табаритэ |
| Мужем сделаю его и рожу ему дитя. | соно ко уманаву |
(XVI — 3840)[14]
Ответная песня Омива:
| Коль тебе для статуй Будд | Хотокэ цукуру |
| Киновари мало тут | масохо тарадзу ва |
| …… | …… |
| У Икэда с носа ты | Икэда-но асо-га |
| Позаимствуй красноты! | хана-но э-о хорэ |
(XVI — 3841)
Еще в одной песне высмеивается священный танец стража буддийского храма:
| В Икэгами над прудом | Икэгами-но |
| Будто пляшет страж с копьем? | рикиси маи камо |
| Иль летает в вышине | сирасаги-но |
| Цапля белая кружа, | хоко куимотитэ |
| В клюве веточку держа? | тобиватару раму |
(XVI — 3831)
В произведениях памятника отразилось и пренебрежительное отношение к буддийским монахам. Характерна в этом смысле одна из анонимных песен:
| Вместо леса пышной бороды, | Хосира-га |
| У монахов лишь пеньки торчат. | хигэ-но соригуи |
| Можешь привязать к пенькам коня, | ума цунаги |
| Да не дергай сильно впопыхах, | итаку на хики со |
| Заревет от боли наш монах. | хоси накаракаму |
(XVI — 3846)
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.