Заметки о японской литературе и театре - [3]
| тэру цуки-ва | |
| Уменьшаясь, вырастает вновь. | митикакэ сикэри |
| Человек же вечности не знает. | хито-но цунэ наки |
(VII — 1270)
| Нет, не надеюсь я | МифунэТаки-но уэ-но |
| Жить вечно на земле, | Мифунэ-но яма-ни |
| Как эти облака, что пребывают вечно | иру кумо-но |
| Над водопадом, | цунэ-ни араму то |
| Среди пиков | вага мованаку ни |
(III — 242) [13]
В приведенных песнях для выражения идеи скоротечности времени и бренности бытия используется обычный в народной поэзии прием — сравнение с природой. Причем представления о ее вечности в разных песнях неодинаковы. В одних символом неувядания служит образ сливы, которая каждую весну расцветает снова и как бы не подвержена смерти в отличие от человека. В других вечными кажутся лишь море и горы, растения же и цветы воспринимаются как нечто преходящее:
| Вот высокая гора и моря — смотри: | Такаяма то уми косо ва |
| Вот гора — всегда горою будет здесь стоять, | яманагара каку мо уцусику |
| Вот моря — всегда морями будут так лежать, | Уминагара сика мо арамэ |
| Человек же, что цветы, - | хито-ва хана моно дзо |
| Бренен в мире человек… | уцэсэми-но ёхито |
(XIII — 3332)
Любопытно привести еще одну песню, в которой меняется прежнее представление о нетленности гор и морей.
| Море! Разве знает смерть оно? | Уми я синуру |
| Горы! Разве знают смерть они? | яма я синуру |
| Но придется умереть и им: | синурэ косо |
| У морей с отливом убежит вода, | уми-ва сиохитэ |
| На горах завянут листья и трава… | яма-ва карэсурэ |
(XVI — 3852)
Эти произведения позволяют судить, сколь неоднороден материал памятника. Они показывают также, как со временем под влиянием буддийских учений мотив бренности начинает звучать сильнее.
Однако философской лирики в полном смысле в "Манъёсю" нет. Обычно песни содержат лишь некоторые раздумья философского плана. Интересны две песни, записанные на кото (музыкальном инструменте типа цитры) в буддийском храме Кавара:
| Жизнь и смерть — | Ики сини-но |
| Два моря на земле — | Футацу-но уми-о |
| Ненавистны были мне всегда. | итавасими |
| О горе, где схлынет их прилив, | сиохи-но яма-о |
| Я мечтаю, чтоб уйти от них. | синобицуру камо |
(XVI — 3849)
| Ах, во временной сторожке дел мирских, | Ёнонака-но |
| В этом мире, бренном и пустом, | сигэки карино-ни |
| Все живу я и живу… | суми сумитэ |
| До страны грядущей как смогу дойти? | итараму куни-но |
| Неизвестны мне, увы, туда пути… | тадзуки сирадзу мо |
(XVI — 3850)
В первой песне образ моря комментаторы трактуют в буддийском понимании, как могучую разрушительную силу, внушающую страх. Здесь передано чисто буддийское стремление к состоянию отрешенности. Во второй "грядущая страна" толкуется как буддийский рай. Образ "временной сторожки" символизирует временность жизни на земле. В памятнике в данном значении он встречается в единственной песне, но впоследствии, в классической японской поэзии XIII в., широко используется в качестве символа буддийского восприятия жизни. Впрочем, автор этих песен неизвестен, и можно допустить, что записи были сделаны буддийским монахом и не обязательно японцем.
Такого же рода произведения, толкуемые комментариями в свете влияния буддизма, есть у Отомо Якамоти в кн. XX (песни 4468, 4469). В них говорится о духовном поиске, о желании найти "истинный путь":
| Люди смертные земли | Уцусэми-ва |
| Ни в какой не входят счет… | кадзунаки ми нари |
| Как хотел бы я, | яма кава-но |
| Чистотой любуясь рек и гор, | саякэки мицуцу |
| Истинный найти для сердца путь! | мити-о тадзунэ на |
(XX — 4468)
| С лучами солнца состязаясь, | Ватару хи-но |
| Которые обходят небеса, | кагэ-ни киоитэ |
| Хотел бы в поиски отправиться и я, | тадзунэтэ на |
| Чтоб вновь вступить на путь | киёки соно мити |
| Кристально чистый. | мата мо аваму тамэ |
(XX — 4469)
Путь интерпретируется здесь как путь Будды. Выражение "вновь вступить на путь кристально чистый" означает следование буддизму и в будущем рождении.
Однако песни подобного характера единичны, чаще в них просто выражены грустные раздумья по поводу бренности человеческой жизни.
В отдельных произведениях употребляются изречения буддийского толка: "живущим на земле суждено покинуть мир" ("икэру моно цуи ни синуру моно" — "живущие в конце концов умирают"). Это изречение можно встретить в песнях Отомо Табито и в песне поэтессы Отомо Саканоэ.
Некоторые произведения свидетельствуют о влиянии на их авторов буддийского учения о переселении душ. Намек на это можно усмотреть в песне Окура:
| Как птицы, что летают в небе, | Цубаса насу ари |
| Быть может, он являлся здесь потом | каёицуцу |
| И видел все. | мирамэдомо |
| Не знают только люди, | хито косо сиранэ |
| А сосны, может, ведают про то. | мацу-ва сирураму |
(II — 145)
Речь идет о принце Оцу, который перед казнью в надежде на помилование завязал узлом ветви сосны, чтобы, согласно древнему представлению, испросить себе этим магическим актом долголетие. Однако его не помиловали, и он покончил жизнь самоубийством. Как полагается в таких случаях, Оцу должен был вернуться посмотреть на ветви. Увидев их, Окура сложил эту песню. Бесспорнее вера в будущие рождения отразилась в одном из любовных посланий:
| В непрочном бренном этом мире | Коно ё-ни ва |
| Молва людская велика, | хитогото сигэси |
| Что ж, в будущих мирах | кому ё-ни мо |
| Мы встретимся, мой милый, | аваму вага сэко |
| Пусть нынче счастье нам не суждено! | има нарадзу томо |
(IV — 541)
Впрочем, мотив этот крайне редок; как уже говорилось, песни антологии, и авторские, и анонимные, содержат главным образом раздумья о бренности и краткости земной жизни. Трудно сказать, чем навеяны эти мысли — вызваны ли они причинами "местного характера" или влиянием буддийских учений. Историческая протяженность материала антологии позволяет предположить, что он создавался под воздействием различных факторов. Не исключено, что в какой-то период обращение к новому вероучению в поэзии было своего рода литературной модой, пришедшей из Китая. Такой вывод подсказывают сами песни, которые передают обычно только соответствующее настроение, порой даже в одинаковых выражениях и образах, и лишены подлинной философской глубины.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
В книге легко и с изрядной долей юмора рассматриваются пять способов стать писателем, которые в тот или иной момент пробует начинающий автор, плюсы и минусы каждого пути, а также читатель сможет для себя прояснить, какие из этих способов наиболее эффективны.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.