Заметки о войне на уничтожение - [56]

Шрифт
Интервал

Я отправляю мой подарок на день рождения, это открытка, на которой отмечены наши штаб–квартиры в ходе русской кампании. На обороте — эмблемы дивизий, которые сражались под нашим командованием.

Как тяжелы эти дни! Как долго еще они продлятся? Удастся ли и вправду всё уладить? Голова гудит от больших и малых забот, конца–края им не видно. Под этой тяжестью нетрудно загнуться.

После падения Калуги и оставления позиций на реке Оке в конце 1941 г. XXXXIII армейский корпус (31–я, 131–я и 137–я пехотные дивизии) угодил в узкое пространство между Калугой и Юхновом, попав под одновременное давление с севера, юга и востока, а затем и под угрозу быть отрезанным с запада. Все запросы относительно дальнейшего отступления на запад отклонялись в соответствии с гитлеровской догмой «держаться любой ценой». Лишь 15 января 1942 г. Гитлер впервые разрешил фронту отойти на «зимние позиции» чуть восточнее Юхнова; в то же время он требовал, чтобы 4–я армия безусловно удержала как эту важную транспортную развязку, так и шоссе Рославль–Юхнов, главную трассу снабжения.

Письмо жене, [Полотняный Завод[205]] 2 января 1942 г.

BArch. N 265/156. BL 4f.

Сегодня пришли твои посылки, отправленные через Магдебург. Искренне тебя за всё благодарю. Как и в рождественской посылке, которую я получил к празднику, все дары были тобой мило упакованы. Золотистая свечка в деревянной кружке подсвечивает мне при написании этих строк. Полевая почта больше не работает. Письма не доходят, поскольку противник захватил железнодорожные пути и теперь угрожает захватить шоссе. Быть может, всё–таки найдется возможность переправить тебе это письмо.

Я целую неделю ничего не писал. Я и не мог писать, поскольку заботы были слишком тяжелы. Не было ни желания, ни мыслей, чтобы что–то писать. Самой возможности писать не было. Наше положение ничуть не улучшилось, но твои письма в посылке побуждают написать ответ.

Мой корпус стоит на фланге, который противник окружает с 12 декабря. С крупными, широко развернутыми силами он стоит глубоко в нашем тылу. С фронта же он атакует день и ночь. На протяжении многих дней у нас было 20°, 30° и даже 35° мороза. Наши войска находятся в жалком состоянии. К большим потерям добавляются обморожения. Сколько еще мы протянем — никто не знает. Может, однажды войска и не выдержат. Настолько плохо наше положение.

Приближение этого несчастья мы видели еще недели назад. Больше 14 дней назад мы отправили наверх запрос наконец–то дать приказ на большой отход, чтобы армия смогла оторваться от противника. Если бы нас услышали, то всё могло бы сложиться хорошо. Русский не смог бы нас обогнать. Но в качестве ответа мы получили указание, что нельзя просто так отдавать уже завоеванную территорию. Теперь они боятся «наполеоновского отступления» и говорят о фанатичной обороне, запрещая всякий отход[206]. Так что нас должны были окружить.

Мероприятия по оказанию помощи столь редки и малы, как капля в море, и всегда запаздывают. Меня самого заставили удерживать позиции, которые уже невозможно было оборонять. Я вчера сказал командующему[207], что он сам может начинать обратный отсчет дней, которые он еще продержится, пока его не выдавят на юг. Его сюда послали как волевого человека, так пусть теперь он с учетом всех обстоятельств проталкивает наш взгляд наверх или заявит, что возвращается к командованию корпусом. Ответом было, что, мол, все должны стоять там, где стоят. Теперь Кейтель строит из себя «волевого». Но и для них еще всё изменится. Настолько невыразимо угнетающе, когда видишь всё, что надвигается, неизбежность этого, и что все слова — как об стенку горох, а значит, судьба беспощадно приведет в исполнение свой вердикт. В целом так и произойдет. Я более не беспокоюсь об общем ходе дела[208].

Повсюду здесь происходят изменения. Корпуса, армии день за днем меняют своих начальников. Некоторые заболели. Уходят один за одним. Видимо, Господь определил мне выдержать всё. […]

Любимая Трудель, через такие времена я еще в своей жизни не проходил. Никто не может сказать, чем это кончится. Можно лишь вверить свою судьбу Господу. Доселе Он не оставлял меня. И Он поможет. Что Он обещает, то исполняет. И вот я вверяю всё в Его руки. Повсюду Он укажет путь. Сам я выхода уже не вижу.

О нашем Хартмуте мне ничего не известно. Вновь здесь можно лишь молитвенно сложить руки и просить: помоги ему Господь.

Дабы ты знала, где всё происходит: в районе Калуги. В выгоревшем городе, в который уже вошел противник, мы прожили с 21 по 24 декабря. Это были жуткие дни и ночи. Нынешнее наше место называется Полотняный Завод.

Похвала Гизеле меня сердечно обрадовала. Передай ей привет и напиши ей от моего имени. Сам я сейчас не могу.

Я рад, что ты пишешь, что у тебя всё хорошо. Пусть так будет и далее. От всего сердца желаю этого тебе и Гизеле.

Письмо жене, [Полотняный Завод] 3 января 1942 г.

BArch. N 265/156. Bl. 6f.

С утра в тыл снова отправляется автомобиль. С ним я передаю это письмо в надежде, что оно до тебя дойдет. Наша локальная ситуация сегодня ухудшилась не слишком. Но в целом дела не очень хороши, и если мы не видим этого сегодня, то увидим вскоре. Понемногу нас окружают. Возможный отход нам запрещен приказами сверху.


Рекомендуем почитать
Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Равнина в Огне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.