Заметки о войне на уничтожение - [11]

Истребительные цели национал–социалистического режима, шедшие существенно дальше, не были для него секретом. Речь Розенберга, которую он слышал в январе 1939 г. в Детмольде, недвусмысленно указывала в этом направлении, а в январе 1944 г. в Позене Гиммлер проинформировал его и других генералов о Холокосте. Прямое соучастие Хейнрици в уничтожении евреев на данный момент не доказано[58]. Его знание о том, что происходило с евреями, в мирное время хотя бы спорадически отражалось в выражениях недовольства и осторожной критике. Во время войны же не было и этого, хотя вообще он охотно использовал свои письма и дневники для критических комментариев. Неожиданный факт, что Хейнрици был женат на «полуеврейке»[59], порождает лишь кажущееся противоречие. Отец Гертруды Хейнрици, крещеный «еврейский» предприниматель из Либау[60], умер рано, мать в Кёнигсберге повторно вышла замуж за «арийца» и воспитывала дочь в протестантской вере. О еврейском происхождении жены нет ни слова в многочисленных личных документах Хейнрици, в том числе после 1945 г.; таким образом, оно очевидно игнорировалось, вытеснялось, замалчивалось[61]. Оно не нанесло урона ни самому генералу, ни его «полу- еврейской» жене, ни обоим «на четверть еврейским» детям: сын Хейнрици Хартмут служил офицером в вермахте. По сей день нет доказательств тому, что «случай Хейнрици» обсуждался Гитлером или защитниками «расовой чистоты». Похоже, это «пятно» было просто проигнорировано и национал–социалистами. И для положения, и для настроений Хейнрици этот факт не играл роли. Его фундаментальная антисемитская позиция не допускала ничего, кроме безразличия по отношению к «жидовству». Для Хейнрици, как и для большинства немцев, верно следующее: несмотря на происхождение жены, судьба евреев его не занимала и практически не влияла на его оценку национал–социалистического государства, которому он хранил верность до конца.

Поворот 1942/43. Куда более существенными факторами, чем расовая политика и церковный вопрос, стали для Хейнрици общее течение войны и стратегическая ситуация. Именно здесь следует искать важные индикаторы близости Хейнрици к режиму или обособления от него. Генерал детально комментировал в своих письмах и дневниках не только мельчайшие тактические и оперативные задачи своего штаба, но и более глобальные темы, такие как военное и политическое развитие событий. То, что он интересовался событиями на всех фронтах, добавляет ценности его свидетельствам. Барометр настроений в его дневниках демонстрировал в начале войны и после польской кампании скепсис, после победы над Францией — эйфорию, во время Восточной кампании в 1941 г. — нервное ожидание победы, а в последующие годы — всё более пессимистичный взгляд на военные перспективы.

Его отношение к Гитлеру и национал–социализму менялось в зависимости от ситуации: восторги относительно «фюрера» и его политики, пока успехи перевешивали неудачи, и критика руководства государством и военной политики, когда весы качнулись. Особенно показательными для поворота настроений были осень и зима 1942/43 гг. Хотя Хейнрици и годом раньше, во время кризиса под Москвой, назвал войну почти проигранной, на летнюю кампанию 1942 г. он снова возлагал большие надежды. После того как и это наступление не решило исход войны с Советским Союзом в пользу Германии, а напротив, закончилось Сталинградом и катастрофическим поражением, Хейнрици лишился иллюзий и более не верил в победоносный исход войны — за исключением коротких периодов, когда наступления на Восточном фронте в июле 1943 г. и в Арденнах в декабре 1944 г. еще вселяли некоторые надежды. Это подчеркивает большое психологическое воздействие Сталинграда и успехов англо–американских союзников в Африке. Хотя уже после краха операции «Барбаросса» национал–социалистическая Германия, очевидно, не могла выиграть войну, лишь удар зимой 1942/43 гг. продемонстрировал большинству действующих лиц, включая Хейнрици, насколько критическим было положение дел. Его следствием стал внутренний отход от национал–социалистической политики, в том числе на оккупированных территориях, а также своевременное заучивание нарратива, который возлагал всю ответственность за безрадостное развитие событий на Гитлера, его партийных бонз и отдельных козлов отпущения в вермахте. Это новое подчеркивание обособления не стало, однако, что крайне важно, побуждением к действию. Солдат Хейнрици так никогда и не поставил под вопрос необходимость продолжительной смертельной борьбы национал–социалистического государства за то, чтобы защитить рейх и спасти его от уничтожения.

Война на Востоке. Уже безоглядное личное участие в войне вплоть до полного поражения показывает, что солдатом Хейнрици двигали профессиональная вовлеченность и патриотические убеждения. В большинстве приведенных здесь документов речь идет именно о войне, если точнее, о войне Германии против Советского Союза. Участие в этой войне стало для него центральным событием военной карьеры, возможно даже всей жизни. Действительно, речь шла о событиях, имевших фундаментальное значение и для всей Второй мировой войны, и для вермахта — его генеральской элиты, а в особенности солдат. Немецкая военная машина не только потеряла на полях этих сражений свои ударные силы, что стало решающим для исхода войны, но и остатки своей моральной чистоты.