Заметки о мифопоэтике "Грозы" - [2]
Есть в городе бульвар с беседкой, но, как с досадой замечает Кулигин, там никто не гуляет; все сидят по домам, «домашних едят поедом да семью тиранят», к соседям относятся с завистью и недоверием, а ни о каких формах корпоративности не может быть и речи — каждый сам по себе и против другого, «один на всех и все на одного», как и советовал бессмертный «Домострой»[5]. Этот сад (то есть культурная имитация природы) выполняет роль места встречи героев, подобно площади (чисто городскому жанру локального пространства) в западноевропейской драме. Сюжетно значимыми оказываются заволжские дали, овраг, тропинка, калитка в заборе — локусы, самым тесным образом именно с природой связанные. Причем именно с русской природой, в которой очень мало камня, но много воды, дерева и земли. Калинов — город по преимуществу не каменный, а деревянный и — земляной, не мощеный, а следовательно, грязный, но не от сажи и копоти, не от отходов торговли и коммунального хозяйства, а от известного всем нам с детства соединения глины с дождевой водой. Дикой рассказывает Кабанихе, как он кланялся мужику в ноги «тут на дворе, в грязи», и ему не пришло в голову, что грязь на частном дворе хорошо было бы убрать.
Лишь в четвертом акте действие разворачивается на фоне «узкой галереи со сводами старинной, начинающей разрушаться постройки», что может восприниматься как метафора обреченной, лишенной шансов на жизнь городской культуры или (как хотел Добролюбов) разрушающегося патриархального прошлого. Но и тут автор замечает: «Кой-где трава и кусты; за арками берег и вид на Волгу» — то есть опять и опять природа, которой, в отличие от культуры и цивилизации, суждено «красою вечною сиять». Органическая сращенность города со всемогущей природой — важнейшая черта поэтики пространства у Островского. Именно с природой связано русское представление о красоте: с восхищения Кулигина заволжскими видами начинается пьеса, а главная героиня от природы красива. Без обилия девственной, неосвоенной природы Россия, а точнее, русская красота, просто немыслима. Но погруженность в природу обратно пропорциональна вовлеченности в историю: такая красота ведет не только в омут, но и в пучину обломовского безвременья, а то и другое — смерть или в лучшем случае прозябание без развития.
Иное важное свойство калиновского локуса — это уездный или заштатный характер города (какой именно, в трагедии не сказано). Столиц было две, губернских городов 45, а уездных — 409[6], то есть много, уездная же Россия небезосновательно считалась квинтэссенцией национального своеобразия[7]. А коль скоро одной из важнейших проблем, поставленных автором «Грозы», является проблема трагичности русского национального характера, то Калинов в этой связи оказывается синекдохой Руси[8], так же как Катерина — олицетворением романтической категории русского духа. Весьма характерно, что этот город соотнесен не с Петербургом (который вообще не упоминается, словно в России никогда не было Петербурга), а с Москвой, так как в культурном отношении он принадлежит не Российской империи, а Великому княжеству Московскому[9]: ведь это именно Москва воевала с Литвой, а остальная Великая Русь, и в том числе Калинов, помогала ей. Он погружен не только в природу, но в однородное и воображаемое в качестве безграничного русское культурное пространство: от него, без всякого сомнения, как от уездного города в «Ревизоре», «хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь».
Позволю себе обратить внимание также на «акустические» свойства Калинова. Такие непохожие друг на друга персонажи, как Феклуша и Кулигин, говорят о тишине, царящей в этом городе, причем оба они воспринимают эту тишину положительно. Иное дело, что просветитель Кулигин воспринимает тишину как состояние природы, появляющееся в противовес городской суете, слишком бурной общественной жизни. В Калинове эта «общественная жизнь» чаще всего сводится к ругани и препирательствам купцов и их служащих или «старших» и их подопечных, что время от времени нарушает блаженную тишину города. Иное нарушение тишины — это песни, которые поют Кудряш и Варвара; они под стать природе и ее воображаемому лиризму. Феклуша же, по всей видимости, понимает слово «тишина», как понимали его в XVII веке: «тихий», «тишайший» означало состояние, противоположное мятежу, олицетворявшее мир, порядок, согласно старинной формуле «тишина и покой», которая символизировала благоустроенное и благоденствующее государство[10]. Тихий Калинов — это и акустически «красивый», и косный, неподвижный город.
Интереснейшие пространственные метафоры связаны с диалектикой простора и тесноты.
Немецкие и французские города тесны, итальянские и испанские еще теснее; на их улицах не встретишь ни травинки — всюду только серый камень, а улицы, площади и дворы напоминают жилые или парадные комнаты. Однако именно в таких городах человек почувствовал себя свободным вершителем собственной судьбы, возлагающим на себя ответственность за принятые решения. Механические часы, банк, биржа, кредит и разделение властей были изобретены тогда, когда в городском пространстве уже ничто не напоминало о древней зависимости от дикой природы, когда оно стало напоминать дом, а не большую хаотически застроенную поляну или лесистый берег реки с обрывом, на котором возвышаются постройки. Человек становится свободным (но не вольным, ибо вся его жизнь состоит из законных ограничений своеволия) в тесном пространстве, живущим по законам не природы, а только культуры.
