Заметки о любви - [59]

– Я передумала.

Его усмешка съезжает на другую сторону рта.

– Но почему?

– Не знаю. Наверное, потому что хочу услышать твои ответы.

Это не совсем правда. И он улыбается.

– Ну, мне будет трудно переплюнуть мистера Бернштейна. Или ту учительницу – Джун, верно? От ее истории я чуть не расплакался.

– Чуть? – спрашивает Мэй, и Хьюго, смеясь, хватает ее за талию и пересаживает к себе на сиденье. Она старается удержать равновесие, балансируя на его коленях, но через секунду ей уже все равно, потому что он целует ее, и в этот раз с каким-то отчаянным пылом. Через несколько минут они отрываются друг от друга, тяжело дыша, и Хьюго снова наклоняется, чтобы еще раз поцеловать ее в кончик носа.

Он двигается, и она садится рядом с ним. Плечом к плечу, они еле умещаются в кресле, предназначенном для одного пассажира.

– Ну что, до Сан-Франциско еще двадцать один час.

У Мэй такое ощущение, словно из нее выпустили весь воздух. Не так уж и много.

– И потом еще шестнадцать, пока я не уеду в Лос-Анджелес, – говорит она.

– А потом еще сутки, пока я не вернусь в Англию.

Мэй кладет голову ему на плечо, и он опускает подбородок на ее макушку.

– И все равно этого мало.

– Да, – мрачно соглашается он. – Мало.

Она смотрит мимо него в окно, туда, где отливают золотом несколько тоненьких облачков. Юта и Невада, а потом Калифорния. Она почти не думала о том, что на следующей неделе начнет учиться в колледже. Что ей нужно всего лишь пересечь еще несколько штатов, отправиться на юг, вдоль побережья, – и она окажется там, где ей предстоит провести следующие четыре года своей жизни.

«Твой мир станет таким огромным», – сказала ей перед отъездом бабуля, и Мэй удивляется, каким большим он уже стал, когда рядом с ней Хьюго, а перед ними – бесконечное западное небо. Они целый день записывали интервью, и теперь в ее голове гудит рой историй. Она с нетерпением ждет, когда наконец соберет вместе все эти жизни, пересекшиеся в поезде, на котором рассказчики мчатся через страну по самым разным причинам.

Впрочем, Хьюго она солгала.

Дело не в том, что Мэй все-таки решила взять у него интервью. Она по-прежнему считает, что он не подходит для этого фильма. Причина в куда более важных вещах.

Это пришло ей в голову, когда он сидел по другую сторону стола в обзорном вагоне, нервничая и ожидая ответа на вопрос, который даже не смог толком сформулировать. Мэй поняла: что бы ни случилось в течение следующего двадцати одного часа в поезде, а затем шестнадцати часов в Сан-Франциско, в конце концов им придется попрощаться.

И она будет скучать по нему.

Пусть звучит это не так уж эпично, зато это правда: она будет скучать по нему. Уже сейчас – и это невероятно – ей кажется, что у нее в груди разрастается дыра. Поэтому она решила, что хочет забрать что-нибудь с собой. Если ей не суждено владеть Хьюго целиком, то пусть у нее будет хотя бы его крошечный кусочек.

– Как это будет происходить? – спрашивает Хьюго, заметив, что она не отрывает глаз от камеры, лежащей на полке над сиденьем напротив. – Ты будешь задавать мне те же вопросы, что и остальным? Или для меня ты приготовила особенные – ведь я такой…

– Назойливый? – с ухмылкой подсказывает Мэй.

Он толкает ее плечом.

– Я хотел сказать «неотразимый», но как хочешь.

– Я буду задавать тебе те же вопросы, что и всем.

– Знаешь, если бы я брал у тебя интервью…

– Но все как раз наоборот.

– Я бы ни за что не стал задавать тебе стандартные вопросы.

– И о чем бы ты спросил?

Хьюго задумывается.

– Я бы спросил тебя о самом лучшем совете, который дала тебе твоя бабушка.

– Она сказала, что в поезде я обязательно должна познакомиться с симпатичным парнем, – отвечает Мэй, и Хьюго усмехается.

– Она правда так сказала?

Мэй кивает.

– Ну, у тебя очень умная бабуля. Я бы хотел побольше узнать о ней. И о твоих родителях, кстати, тоже.

– О чем именно?

– Что они из себя представляют, как они познакомились, как это было – расти с двумя отцами.

Мэй собиралась было ответить так, как всегда отвечает на подобные вопросы: «Мне повезло. Повезло больше всех на свете. Потому что у меня два самых замечательных в мире отца».

Где-то в коридоре открывается дверь, и кто-то переговаривается. Потом наступает тишина, которую нарушают лишь их дыхание и тихий гул поезда. Они могли быть где угодно, но каким-то чудом оказались здесь, и Мэй вдруг хочется поблагодарить судьбу за этот подарок, за лишний билет, за все те обстоятельства, что привели их друг к другу, за огромный мир и за вот такие нереальные моменты.

Хьюго наблюдает за ней с таким теплом, что ей сразу вспоминаются слова Приянки. «Любовь – она как солнце, делает все вокруг ярче и радостнее». Мэй помнит и свою фразу, о том, что можно ведь и обжечься.

Но сейчас ей совсем так не кажется. Совсем.

Она печально улыбается Хьюго.

– Иногда было непросто.

– Уверен.

– Не из-за них. Они как раз лучше всех. Но у нас маленький городок, и я была единственным ребенком, подрастающим в семье родителей-геев. – Мэй пожимает плечами. – Иногда люди бывают таким уродами!

– Согласен, – совершенно серьезно говорит Хьюго. – Хотя мне кажется, ты можешь за себя постоять.

– Может быть, но иногда все равно так обидно! Помню, как-то раз папа приехал за мной в школу, но наш новый секретарь не отпустила меня с ним, потому что у нас разные фамилии. Это было ужасно. Ей было все равно, что у меня такое же среднее имя, или что мы похожи как две капли воды, или что он уже тысячу раз забирал меня. Она была непрошибаема, и нам с папой пришлось, пыхтя от злости, сидеть в ее кабинете и ждать па. – Мэй качает головой. – А еще как-то мы с па пришли на детскую площадку, и ко мне подошел какой-то пацан и сказал, что мой па никакой мне не папа. Как будто папами и мамами могут считаться только биологические родители.