Заложники - [54]

Впереди послышался крик: «Воды! Дайте воды!» И разом заволновались, загудели остальные: «Пить! Пить!»

Немного погодя отряд стражников, возглавлявший колонну, свернул на густую прибрежную траву. Следом потянулись обозы и люди — пешие и конные.

Дети повыскакивали из телег и первыми бросились к журчащему стремительному потоку. Зайдя в реку, они пригоршнями зачерпывали и жадно пили долгожданную воду.

Тем временем в одной из передних телег, в которых везли девушек, поднялся переполох: кто-то пронзительно закричал, вокруг телеги стали суматошно носиться всадники. Даже Бешеный Штиль встревожился и поскакал туда, громко крича на ходу:

— Штилль! Мунд хальтен!

Судя по всему, его окриков никто не испугался, и он пустил в дело кнут.

Гругис, который находился на почтительном расстоянии от головной телеги, видел, однако, как кнут стал гулять по плечам невысокой девушки. Закричав как резаная, пленница вцепилась в бороду крестоносцу и стала отчаянно бороться с ним.

Голос и плотно сбитая фигурка девушки показались Гругису знакомыми. Приглядевшись внимательнее, он узнал в ней Гирдиле. Дочь князя Памплиса среди заложников? Невероятно! Ее отец умел ладить с крестоносцами, перешел в их веру, и Гругис не сомневался, что уж его-то детей крестоносцы не тронут. Вот тебе и раз — не доверяют даже Памплису!

Силы борющихся оказались неравными. Рыцарь тевтонского ордена с горем пополам отстоял свою бороду, и Гирдиле бессильно рухнула в телегу. Она перестала кричать и лишь тихонько повизгивала, как побитый щенок. В наказание стражники не разрешили ей приближаться к реке. Дети и девушки принесли ей в пригоршнях воду, смочили губы, смыли кровь с окровавленного лица.

Гругис, увы, не мог подойти к юной княжне, ободрить ее — он был связан одной веревкой еще с тремя пленными, к тому же конвойный то и дело отталкивал его копьем в хвост обоза.

После короткой передышки все тронулись в путь. Снова послышались крики стражников, цокот копыт, скрип несмазанных колес. Глядя перед собой на утоптанную дорогу, Гругис молча брел с товарищами по несчастью невесть куда и лишь изредка перебрасывался с ними словом. Чувство отчаянной безысходности овладело юношей. Уж лучше погибнуть в бою, думал он, чем терпеть подобное унижение и покорно отправляться в рабство. Как он завидовал сейчас брату Юдикису, который пал достойной смертью в бою у реки Шунии! Гругис возвращался в мыслях на покинутую родину, к отцу и сестрам, к овдовевшей Мансте и ее детям, с теплотой вспоминал дворовых. В его памяти всплыл старик Вилигайла. Где он сейчас, этот храбрый воин? Прячется в лесах или погиб в схватке с завоевателями? Молодой князь размечтался о невозможном: вот бы сейчас Вилигайла был тут, шел с ним рядом! Одно его невозмутимое спокойствие, приветливый взгляд, доброе слово способны в любого вселить уверенность. Гругис почувствовал угрызения совести, вспомнив, как когда-то, путешествуя с Вилигайлой или охотясь на зверя, не всегда был внимателен к старому воину, порой по молодости лет наносил ему нечаянно обиду. Сколько приятных минут им пришлось пережить вместе, как много хорошего связывает Гругиса с этим человеком! Мысли о Вилигайле настолько завладели юношей, что он даже стал тревожно вглядываться в даль, надеясь увидеть в колонне пленных седоволосую голову бесстрашного ратника.

Не случайно мысли княжича из Локисты приняли столь странное и тревожное направление. Забеспокоилась отчего-то и стража. Невольников сопровождал большой, вооруженный до зубов отряд крестоносцев, но это ничего не значило — ведь здесь простиралась непостижимая земля жемайтов, а значит, никто не мог быть уверен в данный миг, что уже в следующий с ним ничего не случится. Разве мало братьев ордена бесследно пропало здесь, будто Жемайтия и в самом деле поглотила их?

На следующий день конвоиры заметили двух всадников, которые издалека, с косогора, следили за обозом. Один был на саврасом коне с выгоревшей гривой, другой — на кауром. Спустя некоторое время те же всадники появились уже в другом месте. Было ясно, что они не упускают заложников из виду. Рыжебородый командир отдал крестоносцам приказ, и пятнадцать — двадцать всадников поскакали к разведчикам. Вернулись они ни с чем на взмыленных, загнанных лошадях. Конвоиры прочесали все окрестности, но нигде не обнаружили ни души. Они подумали даже, что вражеские разведчики им просто-напросто померещились.

Наутро, до восхода солнца, Бешеный Штиль встал и направился по естественной нужде в кусты — вне себя от страха он тут же выскочил оттуда. В зарослях крестоносец наткнулся на саврасого белолобого коня, на котором сидел верхом… медведь. Крестоносец явственно видел его лапы с длинными когтями.

В отряде стражников поднялся переполох, все вскочили на коней, обшарили вокруг кусты и несолоно хлебавши вернулись назад. Штиль ругал своих кнехтов на чем свет стоит, а те, облазив напрасно безлюдную трясину да кочки, решили про себя, что их старшой тронулся умом.

От Гругиса не укрылось, что конвойные проявляют беспокойство, группками исчезают в лесу и снова возвращаются назад. Их рыжий вожак с перекошенным от бешенства лицом не слезал с коня и не выпускал из рук меч. Ясно было, что крестоносцы чем-то напуганы.