Заложники - [55]

Обоз тронулся в путь, и Гругис стал внимательнее приглядываться ко всему вокруг, пристально разглядывать опушки и противоположный берег реки. Он повеселел, потому что в душе его затеплилась робкая надежда на спасение.

Ближе к полудню, когда унылая вереница пленников стала взбираться на серый песчаный холм, Гругис неожиданно приметил вдалеке, на другом берегу, одинокую фигуру всадника. Саврасый конь с выгоревшей гривой… Да это же Вилигайла! Сердце юноши отчаянно забилось: значит, старый воин еще на свободе, и он не забыл своего юного друга! Вилигайла наверняка не один, вполне вероятно, что с ним целый отряд. Ему ума не занимать, уж он-то обязательно что-нибудь придумает! А значит, Гругис сможет вырваться из лап крестоносцев. От одной этой мысли, казалось, голубее стало небо над головой.

Гругис поделился наблюдениями с остальными невольниками. Надо быть наготове. Если возникнет паника, они убегут вчетвером, связанные одной веревкой, от которой им нельзя будет самим освободиться. А ночью придется как-нибудь ее перерезать. Хоть ногтями, хоть зубами…

Путешествие вдоль берега Акмяны подходило к концу. Пленники, по всей вероятности, уже к вечеру должны были добраться до реки Юры. Справа от них остались поселения Пурвяй и Крейвяй, они приближались к Паграмантису. Узкая дорога вела в чащу старинного ельника. Бешеный Штиль громко рявкнул, и обоз остановился. Конвойным было приказано связать покрепче пленных. Судя по всему, рыжебородого пугала глухомань, в которую они забрались, нюхом соглядатая он чуял, что здесь их могут поджидать опасности, поэтому даже ребятишек велел опутать веревками.

Вереница всадников, пленных и телег — издали ни дать ни взять змея — сунула свою утыканную копьями голову в темную нору ельника и стала извиваться между могучими вековыми деревьями. Раскидистые лохматые ветви елей заслоняли солнце. Колеса с глухим стуком перекатывались через горбатые корневища, а босоногие невольники и кони стражников спотыкались о них. И вдруг будто само небо обрушилось на крестоносцев: из густых ветвей на них попрыгали вооруженные люди. Они сбрасывали крестоносцев с коней, душили их или пронзали кинжалами. Поднялся невообразимый шум — воздух сотрясался от криков, стонов, лошадиного ржанья, люди и животные беспорядочно метались туда-сюда, и трудно было разобраться, кто с кем борется. Поначалу крестоносцы растерялись, но потом, увидев, что нападающих не так уж много, пришли в себя и стали набрасываться по нескольку человек на одного.

Гругис и его товарищи попытались порвать веревки и натянули их при этом так сильно, что перевернули телегу, к которой были привязаны. И сразу же каждый из бунтарей почувствовал у себя между лопатками острие копья. Пришлось, стиснув от боли зубы, в бессильной ярости наблюдать за схваткой.

Неожиданно Гругис заметил Вилигайлу: размахивая мечом, он и еще двое воинов пробивались к их телеге.

— Вилигайла! Вилигайла! Я здесь! — во все горло закричал пленник.

Похоже было, что старик услышал его крик, — он искоса взглянул на юного князя и еще отчаяннее принялся размахивать увесистой булавой, которую держал в правой руке, а в левой у него сверкал короткий меч. Один за другим падали у его ног сраженные крестоносцы, на помощь им бросился Бешеный Штиль с подручными. Вилигайлу и его соратников окружили со всех сторон крестоносцы и стали оттеснять, прикрываясь щитами. И вот уже упал на землю один из боевых товарищей Вилигайлы, прикрывавший его справа. Рухнул, обливаясь кровью, и воин, сражавшийся на левом фланге. Вилигайла остался один.

— Не поддавайся, Гругис! Выше голову! Не забывай, откуда ты родом! — воскликнул старый воин.

В это мгновение грудь Вилигайлы пронзило вражеское копье.

Старый богатырь осел на траву, поникнув головой, которая склонялась все ниже и ниже, будто воин решил на прощание поцеловать землю.

Крестоносцы всем скопом навалились на Вилигайлу, точно опасаясь, что он сможет встать и снова примется размахивать своей ужасной булавой. Среди них были и те, кто узнал истового жемайта, кто знал его по имени, ибо в многочисленных походах на языческую землю им не раз доводилось встречаться с ним накоротке.

Гругис зажмурился и застонал так громко и жалобно, словно его самого проткнул копьем крестоносец. Рухнула последняя надежда — впереди его ждала тяжкая участь невольника, рабство. До боли было жаль Вилигайлу. Вряд ли юноша так скорбел бы о смерти отца, как сейчас об этом воине. Наверняка и Вилигайла, потерявший троих сыновей и близких, считал Гругиса своим сыном. Иначе разве решился бы он с горсткой воинов вступить в схватку за спасение пленников?

Оставив на поле брани старшого, жемайты отступили в глубь леса. Их осталось совсем немного, ибо большинство полегло рядом с истребленными врагами. Они так и застыли, вцепившись в недругов мертвой хваткой, как бы продолжая и после смерти единоборство с неприятелем.

Крестоносцы высадили всех пленных из телег, а на их место положили убитых. Затем они поспешно тронулись в путь, подгоняя невольников криками, чтобы как можно скорее уйти из этих мест, ставших для них роковыми.