Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - [45]

Шведские власти сдержали обещание и вскоре приняли решение о новой высылке части русских офицеров и резидента из столицы. В письме в Москву от 18 мая 1708 года Хилков писал, что ему и Адаму Вейде велено в два-три дня собраться и выехать из города[78]. Предполагалось, что он поедет в небольшой городок Йерпесканс, но там не было условий для охраны, да и граница с Норвегией была близко. В конечном итоге резидент с тремя служителями 14 июня был доставлен в город Эребру. Хилков жаловался, что живет он там «в тесноте и обиде», а продукты дороже, чем в Стокгольме. Тем не менее Манкиев, а спустя некоторое время и он сам получили возможность гулять по территории крепости. Там же продолжилась их совместная работа над историческими записками, в чем смогли убедиться местные власти после проведения внезапного обыска помещений.

Обыски у Хилкова показывали все разнообразие его занятий в плену. В начале сентября 1705 года в поисках шифра охрана обнаружила множество листов в разных папках, среди которых были «музыкальные произведения и схоластические вещи», записки на русском о шведском государстве и завоевании балтийского побережья. Во время обыска комнаты и бани в Эребру в июле 1709 года было обнаружено несколько чертежей и записок. Манкиев объяснил тогда, что это нужно его господину для работы и что они вместе копируют и пишут ночами.

В Эребру князь Хилков получил известие о победе русских войск под Полтавой. Написанная новым канцлером Г.И. Головкиным в ставке Его Царского Величества 14 июля реляция пришла к нему только 11 сентября. Многое из того, что он тогда же узнал, было для него полной неожиданностью. В частности, тот факт, что приехавший в конце августа в Стокгольм королевский секретарь Й. Цедергельм был отпущен из плена «на пароль» для организации переговоров и привез с собой царские мирные кондиции. Как известно, король не пошел ни на какие переговоры, но, пока шла переписка между советом и Карлом, произошло несколько весьма важных событий, свидетельствующих о том, что советники, по крайней мере большая часть из них, были готовы идти на уступки. Первые изменения почувствовал на себе сам Хилков. Губернатор Эребру 15 сентября получил указ, позволяющий русскому резиденту выходить из «шлота» (крепости. — Г.Ш.) и ходить гулять на посад под охраной, а также найти лучшее жилье.

Русский резидент продолжал жаловаться в Москву, что о его отпуске шведы «молчат», а предложенный вариант секретаря Гермелина и вовсе неуместен. Он предложил шведским властям отпустить его в Россию для поиска приемлемых вариантов «по моему честному и дворянскому паролю» с гарантией возврата через условленный срок, но получил отказ. Новая надежда блеснула после того, как в Швеции узнали об аресте гарнизона и жителей Выборга в июне 1710 года. Во время встречи в Стокгольме 24 августа граф Вреде сообщил ему, что советники решили отпустить его с тремя служителями «просить об освобождении жителей Выборга и семьи Книпера». Но радость его вновь оказалась преждевременной: шведская сторона запланировала участие Хилкова в переговорах, которые должны были быть проведены на находящихся в море кораблях. Ему оставалось только выразить сожаление, что, если бы его отпустили в Санкт-Петербург, это «было надежнее и быстрее, то и выборгскому гарнизону освобождение быстрее было».

Запланированные переговоры так и не состоялись, а мытарства Хилкова продолжились. По сообщению Алексея Манкиева, после кратковременного пребывания на шведских кораблях резидента отвезли «в финскую землю», поскольку флот вернулся «на зимовье в Свею». Этот рассказ стал частью письма к «сияющей милости» князю Меншикову, в котором Манкиев просил выдать подводы для имущества, которое резидент, вновь опередив события, отправил с ним через Выборг в Санкт-Петербург. Кстати, эта поездка секретаря создала много проблем для них обоих в будущем, так как не была санкционирована шведскими властями.

Между тем князя Хилкова вывезли в Финляндию и держали в Сарви Лакее, но 11 февраля перевели в имение Велиес недалеко от Або, поскольку губернатор граф Нирот решил, что его надо держать подальше от войск и под надзором, чтобы он не смог «выведовать». Изоляция получилась успешной: поместье находилось в глухом и малонаселенном месте и поэтому резидент со свитой очень скоро почувствовал недостаток не только в общении, но и в пропитании. Туда же 17 февраля привезли генералов Трубецкого и Головина. Вместе с ними было доставлено тело царевича Александра Имеретинского. Спустя несколько недель действия шведов еще более ужесточились: 9 марта явился командующий охраной майор Юленстрем и велел отдать шпаги, но, по словам Хилкова: «Мы отказались». Через пять дней была предпринята повторная попытка, в результате которой были отобраны ружья, но оставлены три шпаги. Русских особенно потрясло то, что шведы забрали даже ружье царевича, которое «было при гробе его».

Чуть ранее, в мемориале к королевским советникам от 18 февраля, Хилков, жалуясь на то, что уже многое время его «волочат… по дорогам», попросил сказать, что с ним собираются делать, «а то со мной будет то, что с царевичем Александром». Этот мемориал вызвал бурную негативную реакцию у членов совета, которые были возмущены тем, что русский резидент, несмотря на помощь, которую ему оказывали, написал «много лжи и неправды», и, по их мнению: «Хорошо было бы князю Хилкову одуматься и познать себя». Резиденту посоветовали воздержаться впредь «от всяких тайных и неудобных переписываний». Уже 29 марта ему и генералам Головину и Трубецкому объявили об отъезде в Умео, 1 мая, как писал Хилков Головкину: «Повезли нас через силу»