Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - [44]
Но, как показало дальнейшее, шведские власти не торопились выполнить свое обещание даже после того, как в феврале и марте 1706 года пришли письма от Федора Головина, Луки Долгорукого и некоторых шведских пленных о том, что каролинов вернули в Москву, а содержание их улучшилось. Причин подобной сдержанности совета и короля было несколько, но основной была та, что тайно поступавшие из Москвы сведения опровергали некоторые слова и уверения Москвы. Хилков печально резюмировал в письме: «Худо один нам может делать, а добра и все не могут делать да не хотят». Петр I, желая помочь пленным, предпринял пропагандистский ход. По его приказу «в гамбургских авизиях» была напечатана статья о том, как «правильно» держат шведских пленных. Она возымела определенное действие: резиденту позволили гулять внутри крепости, а слуг стали пускать за продуктами.
Но послабления оказались недолгими. Переводчик В.Абрамов, который был отправлен резидентом в Стокгольм для помощи князю Долгорукому, вернувшись, сообщил Хилкову новость, которая не прибавила ему оптимизма. Шведские власти получили сообщение о том, что шведский пленник по фамилии Бреннер «в железах скован сослан с Москвы в Нижний Новгород», а «простые невольники работают в колодах и корм по 1 грошу и умирают многие».
Хенрик Бреннер был участником персидской экспедиции Людвига Фабрициуса[76]. В 1700 году он возвращался на родину через Россию и был интернирован русскими властями. При нем было обнаружено большое количество бумаг на латинском языке. Его обвинили в шпионаже, после чего посадили в тюрьму. Условия содержания Бреннера были очень суровыми и на долгие годы стали темой обсуждения и основанием для ужесточения положения русских в Швеции.
Эта информация вновь задержала возвращение русских пленных в Стокгольм[77] и спровоцировала Хилкова на написание канцлеру Головкину предложений по содержанию каролинов в России, которые стали бы адекватным ответом на страдания русских. Они, кстати, были настолько жесткими, что он специально попросил Головкина держать их в тайне, так как если узнают, то «ево и иных русских шведы конечно умертвят».
Новый 1707 год генералы и резидент встретили в шведской столице, и это время было довольно благополучным для них.
В шведских отчетах говорится о том, что русские с октября имели возможность ходить на ужин друг к другу, выходить за покупками, совершать прогулки. Они встречались в церкви и в бане. Приводится пример, что в один из дней февраля 1707 года два генерала, один из которых был Бутурлин, со служителем на запятках и женщиной поехали гулять на санях и чуть было не заблудились.
Лето этого же года для Хилкова было отмечено надеждами на долгожданный обмен, так как Петр выразил готовность отпустить Книперкрону на родину. Хилков 9 августа обратился с мемориалом к Королевскому совету, в котором сообщил, что по указу Петра из Москвы отпущены на размен «чин на чин резидент Книпер, полковник Эншельд» и еще несколько человек «разных чинов» и по сообщению графа Ф. М. Апраксина они уже прибыли в Копорье. Он со своей стороны выразил надежду, что «каникулы не помешают» «высокородным думным превосходительным графам» отправить на границу его самого, подполковника Г. Гордона, майора Воронецкого, капитана Рамзе, поручика Евстафьева и прочих, чьи имена написаны «в прожекте». Он был настолько уверен в скором отъезде домой, что не забыл напомнить шведским властям о возвращении оружия и серебряной посуды, отнятой у него при аресте.
Но время шло, отъезд Хилкова из Стокгольма задерживался, а спустя некоторое время стало ясно, что его обмен не состоится, несмотря на то что в начале января 1708 года Книперкрона был уже в Выборге. Мало того, в полученном в Москве официальном мемориале Королевского совета от 10 марта говорилось, что если с Хенрика Бреннера не снимут оковы, то и Хилкова будут содержать так же. Указывая, что русские власти обвиняют Бреннера в передаче тайных сведений, советники писали, что они точно знают, что Хилков занимается тем же. А посетивший резидента секретарь Лильемарк сообщил ему, что если через три месяца не придет положительная информация от самого пленного шведа, то его и вовсе «изничтожат». Столь жесткое обращение было вызвано тем, что вернувшиеся из плена Книперкрона, Эншельд и секретарь Тепати рассказали много неизвестных фактов о положение каролинов в России.
