Заложники - [23]

– Со мной все в порядке, – прошептал он.

В этот момент он заметил аккомпаниатора, с которым было явно не все в порядке. Казалось, что если Роксана Косс способна проявлять такую симпатию к вице-президенту, то она уж точно могла бы оказать внимание человеку, который лежал рядом с ней. Его бледность имела сероватый оттенок, глаза были открыты, грудная клетка вздрагивала от быстрого поверхностного дыхания. Он находился словно в каком-то оцепенении, и это вице-президенту совсем не понравилось.

– Что с ним? – спросил он, указав пальцем на аккомпаниатора.

Она посмотрела на тело так, словно впервые его заметила.

– Он сказал, что у него простуда. Мне кажется, он просто слишком нервничает.

Они говорили едва слышно, звук ее голоса слегка вибрировал, так что вице-президенту даже показалось, что он разбирает не все слова.

– Переводчик! – крикнул командир Альфредо.

Рубен Иглесиас хотел было подняться и протянуть руку Гэну, но тот был моложе и его опередил: он вскочил на ноги первым и сам протянул руку вице-президенту. Потом он взял его под руку, как будто тот внезапно ослеп, и повел по комнате. Как быстро формируются привязанности в экстремальных обстоятельствах! Какие безумные мысли приходят человеку в голову! Вице-президент пришел к выводу, что Роксана Косс – это женщина, которую он всегда любил; что Гэн Ватанабе – это его сын; что его дом больше ему не принадлежит и что его жизни, то есть тому, что он считал своей жизнью, его политической карьере, теперь пришел конец. Рубен Иглесиас спрашивал себя: неужели все заложники на свете чувствуют то же самое, что и он?

– Гэн, – сказал Месснер и мрачно потряс его руку, как будто выражал соболезнования, – вице-президенту необходима медицинская помощь. – Он сказал это по-французски, чтобы Гэн перевел.

– Мы тратим слишком много времени на обсуждение нужд какого-то дурака, – возразил командир Бенхамин.

– Льда! – Рубен сам встрял в разговор, потому что в его голове безостановочно вертелась мысль о холодном прикосновении льда, снежных вершинах Анд, о фигуристках, выступавших на Олимпиаде, – молодых девушках с осиными талиями и в коротеньких прозрачных юбочках. При воспоминании о них он воспрянул духом, и перед его глазами возникли округлые узоры, нарисованные серебряными лезвиями их коньков на голубой поверхности льда. Ему захотелось, чтобы его закопали в лед.

– Ишмаэль, – нетерпеливо обратился командир к одному из своих бойцов, – марш на кухню, принеси ему полотенце и лед.

Ишмаэль, один из парней, подпирающих стены, коротышка в самых изношенных башмаках, явно обрадовался. Может быть, он был горд, что его выбрали для выполнения задания, может быть, он действительно хотел помочь вице-президенту, а может, он просто хотел прогуляться на кухню, где наверняка оставались подносы с разнообразными несъеденными крекерами и канапе.

– Моим людям никто не давал лед, когда он им требовался! – с горечью добавил командир Альфредо.

– Разумеется, – сказал Месснер, рассеянно выслушавший перевод Гэна. – Ну как, вы готовы хоть на какой-нибудь компромисс?

– Мы позволим вам взять женщин, – сказал Альфредо. – Мы не заинтересованы в том, чтобы с ними возиться. Прислуга тоже может уйти, и священники, и те, кто болен. После этого мы составим список оставшихся. Может быть, еще кое-кого из них отпустим. В обмен мы хотим получить вознаграждение. – Он вытащил из кармана тщательно сложенный лист бумаги и зажал его между тремя пальцами, которые остались у него на левой руке. – Вот то, что нам нужно. Вторая страница предназначена специально для прессы. Это наши требования. – А ведь, приступая к операции, Альфредо был так уверен в успехе их плана. У него в этом доме когда-то работал двоюродный брат, он монтировал здесь систему кондиционирования и должен был украсть копию чертежей.

Месснер взял бумаги, взглянул на них и попросил Гэна их прочитать. Гэн очень удивился, когда заметил, что у него дрожат руки. Он что-то не помнил случаев, когда предмет перевода вызывал в нем столь сильные эмоции.

– В интересах народа «Семья Мартина Суареса» захватила в заложники… – начал Гэн.

Месснер знаком остановил его.

– «Семья Мартина Суареса»?

Командир кивнул.

– А разве вы не «Истинная власть»? – Месснер понизил голос.

– Вы же сами сказали, что мы вменяемые люди! – с обидой произнес командир Альфредо. – А вы что думаете? Вы считаете, что «Истинная власть» будет вести с вами переговоры? Вы считаете, что они бы позволили женщинам уйти? Я знаю этих типов. Там всех бесполезных заложников расстреливают. А мы разве кого-нибудь расстреляли? Мы стараемся помочь людям, как вы это не понимаете! – Он сделал шаг к Месснеру, но между ними тут же встал Гэн.

– Мы стараемся помочь людям, – перевел Гэн медленно и отчетливо. Вторая часть предложения – «как вы этого не понимаете!» – к делу не относилась, и он ее проигнорировал.

Месснер извинился за свою ошибку. Вот уж действительно, настоящая ошибка. Это, оказывается, не «Истинная власть». Ему пришлось сконцентрироваться, чтобы углы его рта не поползли вверх.

– Когда же вы планируете освободить первую группу?

Командир Альфредо больше не собирался с ним разговаривать. Он что-то проворчал себе под нос. Даже командир Гектор, который должен был говорить последним, сплюнул на швейцарский ковер. Ишмаэль вернулся с двумя кухонными полотенцами, полными кубиков льда, малой толикой кухонного запаса. Командир Бенхамин вырвал у него из рук один из кульков и начал катать по скатерти прозрачные кубики. Те, кто лежал поближе, тут же начали подбирать упавшие кубики и запихивать их в рот. Ишмаэль, испугавшись, тут же сунул второй кулек вице-президенту и слегка склонил голову. Рубен ответил ему тем же, думая при этом, что лучше всего ему теперь не привлекать к себе излишнего внимания, потому что для того, чтобы схлопотать новый удар по голове, предлогов найдется предостаточно. Он приложил лед к голове и вскрикнул от боли и одновременно от глубокого – глубочайшего! – удовольствия.