Заложник времени. Заметки. Размышления. Свидетельства - [80]

Все беды сводились не просто к неудачной судьбе двух-трех министров. В течение трех лет (1989–1991 годы) в состоянии непрерывной реорганизации находились все министерства и государственные комитеты СССР, ожидая ликвидации, объединения или радикального реформирования. Состояние перманентного, многомесячного ожидания перемен, реорганизаций, ликвидаций полностью парализовало деятельность государственного аппарата. Часто размышлял тогда: поистине, если Бог хочет наказать, то прежде всего отнимает разум. Понимали ли руководители самого верхнего эшелона – президент СССР и его ближайшее окружение – всю губительность этого положения? Теперь нередко думаю, что если бы специально поручить изобрести средство, как парализовать деятельность центральной исполнительной власти в эти трагические для Отечества годы, уверен, ни у кого бы не получилось так умело и изобретательно, как это получилось у президента СССР и Верховного Совета СССР.

Не могу, наконец, не напомнить читателю, что именно в эти годы в общественном мнении усилиями массовых средств информации было сформировано устойчивое представление о чиновниках государственного аппарата и управленческом аппарате в целом как силе антидемократической, консервативной, препятствующей переменам, и образ руководителя министерства, ведомства в печати, радио, телевидении представлялся однозначно как образ врага перестройки. Хотя здравый смысл всем подсказывал, что без высококвалифицированных управленцев, чиновников не может обойтись ни одно общество, особенно на сложном этапе его радикального реформирования. Иногда даже казалось, что потери этого времени были необыкновенно умело спланированы и организованы. Учтено было практически все, что могло усилить агонию власти. В том числе учтено было даже то, что утраты приносило не только бездействие и апатия министерств, пребывающих в состоянии пассивного ожидания своей судьбы, но хорошо организованное, а потому и эффективное моральное травмирование людей, на которых возлагалось исполнение высших государственных обязанностей.

Месяцами я наблюдал за своими коллегами – кандидатами в министры. Эти наблюдения вызывали бурю сложных чувств, грустных мыслей, размышлений о судьбе людей, объединенных высокой ответственностью и заботами об Отечестве. В этих размышлениях было меньше всего оправданий и присутствовало больше признаний, как трагичны оказываются последствия, когда люди становятся рабами обстоятельств. Никого из министров рыжковского правительства я не идеализирую: они были разными по своим личным и профессиональным качествам, возрасту и практическому опыту. Однако при всех этих различиях очевидным было (теперь это признают уже многие), что представленный Н. И. Рыжковым в январе 1990 года последний Совет Министров был по своему составу одним из самых высокопрофессиональных и высокообразованных за все годы советской власти. Около половины членов правительства были академиками и членами-корреспондентами Академии наук, докторами и кандидатами наук. Передо мной книга, так и не увидевшая свет, – «Советское правительство – кто есть кто?». Темпы книгоиздания оказались более медленными, чем скоротечная смена правительств на том крутом повороте истории. Перелистываю книгу и вижу: действительно это был новый состав правительства, ибо из прошлого, сформированного в 1984 году, в нем не осталось и десятка человек, сокращенное на одну треть, оно представляло 57 министерств и комитетов (вместо 82 работающих ранее).

Не могу не думать об удивительных парадоксах времени: ведь именно тогда, в условиях демократического раскрепощения человека, провозглашения принципов справедливости и гуманизма по отношению к личности, утверждался, с другой стороны, стиль неуважительного, откровенно пренебрежительного отношения к тем людям в верхнем эшелоне, кому поручалось управлять народным хозяйством, наукой, культурой, образованием страны. Не раз тогда возникала, признаюсь, не только у меня, мысль, что существует какое-то нарочитое стремление в Верховном Совете СССР унизить, напугать этих людей, подчеркнуть их зависимость и бесправность. Скажу откровенно, это не только обижало, но и унижало людей, а между тем из тех, кого я хорошо знал, это были люди высоких нравственных качеств, люди, вызывающие в человеческом и профессиональном общении уважение и доверие. Я хорошо был знаком с Геннадием Алексеевичем Ягодиным, министром высшего образования, Евгением Ивановичем Чазовым, министром здравоохранения, и сменившим его Игорем Николаевичем Денисовым, Николаем Васильевичем Лемаевым, министром нефтеперерабатывающей промышленности, Владимиром Григорьевичем Чирсковым, министром нефтегазстроя, Николаем Александровичем Паничевым, министром станкостроительной промышленности, Юрием Кузьмичом Семеновым, министром энергетики и электрификации, Григорием Аркадиевичем Габриэлянцем, министром геологии СССР, они вызывали у меня чувство уважения и желание в чем-то быть похожим на них.

По-разному сложилась их судьба: часть из них продолжает, несмотря на всеобщий развал, свое неблагодарное дело по защите своей отрасли, изобретая различного рода объединения: ассоциации, концерны, компании; другие работают в роли советников-специалистов в коммерческих структурах. Объединяет же всех их, знаю это доподлинно, нежелание когда-либо связывать свою судьбу с государственной службой. Слишком горькой и по-человечески несправедливой она для них оказалась. При нечастых встречах я вижу усталость и грусть в глазах своих коллег, но знаю, это все не от личных невзгод, хотя они тоже есть, а от боли за погубленное государство, разрушенную экономику, нищий народ.