Заложница любви - [15]

Все еще опустив голову, Бронуин вернулась к костру и насадила освежеванного кролика на прут, который заострила кинжалом. Она жалела о том, что расплакалась. Во всяком случае, ей не хотелось, чтобы наемник видел ее слезы. Девушка чувствовала себя опустошенной горем, будто ее выпотрошили и ободрали, как этого кролика. Брат Дамьен предупреждал об опасности кровожадного мщения, но только жажда мести наполняла сейчас ее душу и толкала к цели.

Вольф подошел и протянул в горсти соль, и она втерла ее в кролика, как учила мать. Растертые травы сделали бы мясо более ароматным, находись она на кухне Карадокского замка, но в кладовой зимнего леса не было подобной роскоши. Каким же естественным и незыблемым – поняла Бронуин, стараясь перестать жалеть себя – считать раньше заведенный порядок вещей: свою постель, отгороженную занавесями от кровати родителей, и разбросанные на полу большого зала тюфяки и одеяла слуг… Забота и родительская любовь делали ее жизнь такой счастливой. Прошло… Все в прошлом.

Вольф присел на корточки у костра и протянул к огню замерзшие руки.

– Много утекло времени с тех пор, как я с нетерпением ждал, когда же у меня начнут расти усы и борода, а голос станет более низкий. Я уже и позабыл, как давно это было.

– Я бы сказал, судя то твоему заросшему лицу, что было это очень давно.

– Ты просто завидуешь мне, парень! – спутник Бронуин рассмеялся так заразительно, что даже у девушки губы слегка изогнулись в улыбке. – Ужасно я себя чувствовал, когда люди начинали говорить о моих красивых кудрях и девичьем личике… оно тогда было… совсем как у тебя, ей-богу! Я не мог дождаться, когда щеки у меня покроются юношеским пушком, чтобы все увидели, как они ошибались, особенно те, кто свистел мне вслед и обращался с непристойными предложениями.

Бронуин подняла на наемника широко отрытые от удивления глаза, не зная, шутит Вольф или говорит серьезно.

И все-таки она не могла себе представить, чтобы кто-то по такому поводу вызывал гнев ее звероподобного спутника. Вольф подмигнул ей, и девушка поспешно перевернула вертел с кроликом. «Так, значит, сердце у него есть, – удивленно размышляла она, – и такое же, как у Оуэна Карадокского: живое, ранимое, скрытое под броней суровости».

– Святой отец в монастыре кое-что рассказал мне о тебе, парень, так что, думаю, мы могли бы поговорить более откровенно. Он считает, что ты попытаешься отомстить Ульрику Кентскому за смерть родных.

– Да, постараюсь.

– Ульрик не будет дожидаться, когда ты всадишь в него свой кинжал. Он давно уже оказался бы мертв, если бы был таким глупцом.

– Я придумал несколько уловок. Он ничего подобного не ждет, – Бронуин вообразила лицо рыцаря, когда он обнаружит, что его невеста не только осталась в живых, но и вооружилась, чтобы нанести ему смертельный удар.

– У тебя может быть уловок сколько угодно, но ты не выдержишь жизни преступника, объявленного вне закона. А именно это тебя ждет, если ты выполнишь задуманное.

– У меня есть доказательства предательства Ульрика Кентского. Я представлю их королю.

– И как же ты это сделаешь?

Бронуин пожала плечами.

– Что-нибудь придумаю к тому времени, как мы доберемся до Вестминстера.

Кролик получился изумительно вкусным, и Вольф похвалил ее. Сияя от гордости, что хоть в одном деле она преуспела, Бронуин с аппетитом расправилась со своей порцией. Следуя примеру Вольфа, она вытерла руки об одежду, вместо того чтобы вымыть их после еды, но, в отличие от наемника, все-таки сначала очистила их о снег. Остатки кролика они сложили на край костра, чтобы доесть их утром. Бронуин вызвалась сходить за хворостом.

– Ты набрал уже достаточно на ночь, – заметил Вольф. – Темно же, хоть глаз выколи, и, если стая волков вздумает съесть тебя на ужин, не зови меня на помощь.

Стараясь не обращать внимания на угрозу, Бронуин добралась до края поляны и вдруг услышала, как Вольф издал какой-то сдавленный звук. Оглянувшись, она увидела, что он что-то выплюнул в костер, держа в руке ее кожаную фляжку.

– Собачья душа, это же молоко! – возмущенно воскликнул он.

– Да, – согласилась Бронуин.

– Молоко? – переспросил Вольф.

– Святые угодники, но не яд же! Незачем было жадничать!

– Дело не в жадности. Я перепутал фляжки, – возмущенно возразил Вольф. – Можешь не беспокоиться, больше этого не повторится. Не удивительно, что ты, как малыш, без конца бегаешь в кусты! У тебя же на самом деле еще молоко на губах не обсохло!

– А разве ты не пьешь молока? – удивленно спросила Бронуин, отчаянно пытаясь согнать с щек краску, залившую румянцем ей лицо.

Мужчины… такие грубые!

– Не пью, когда есть добрый эль… или плохой, все лучше молока! Да ты мальчишка-сосунок, возомнивший, будто в штанах у него что-то есть! – презрительно фыркнул наемник. – А, может быть, это кое-что у тебя еще не выросло?

С пылающим лицом Бронуин повернулась и бросилась в лес. Нечего было, и пытаться внушать грубияну какие-то понятия о скромности. Наемник не только открыто насмехался над нею, но и не собирался даже соблюдать приличия. Справляя нужду, он не отходил дальше нескольких футов от костра. Бронуин находила эту его привычку отвратительной, но свое мнение держала при себе. Однако она запомнила, где он оросил землю, и старалась устроиться на ночь подальше от того места.