Воздух был влажным и холодным. Прошедший накануне дождь покрыл заснеженную горную тропу ледяной коркой, вынудив путешественников замедлить продвижение. На фоне зимнего пейзажа отчетливо выделялись развевающиеся на резком ветру яркие знамена. Знак – черный ворон на золотом скипетре – о многом говорил жителям деревень, когда мимо проезжала процессия.
Оуэн Карадокский был храбрым воином. Вместе со своим кузеном, наследным принцем Уэльским, он с юга на север прошел с боями весь край, пытаясь освободить земли бриттов от английского владычества. Немногие лорды пользовались уважением, как Оуэн Карадокский.
Однако народ древней земли Уэльса не встречал гордого лорда радостными криками, люди выказывали лишь молчаливое уважение. Сопротивление потерпело неудачу. Эдуард I взял восставших измором, захватив запасы зерна на острове Англси, известном как Мать Уэльса. Он прибегнул к трусливой уловке, чтобы поставить смелый и гордый народ на колени.
Только голод и смог сломить восставших. Не желая обрекать свой народ на страдания, принц Уэльский и его воины сдались в Конвее. А теперь их призвали принести клятву верности победителю – по иронии судьбы именно принуждение к присяге и явилось с самого начала причиной восстания. Трудно было представить себе, как принц Уэльский станет присягать на верность английскому королю!
Бронуин поймала себя на том, что смотрит на стройную фигуру отца, ехавшего впереди, с чувством таким же мрачным, как и выдавшийся день. Это несправедливо! Необходимость присягать на верность английскому королю унизительна, а лишение земель, принадлежавших семье на протяжении многих поколений, вообще неслыханно! Сама мысль об этом вызывала у Бронуин желание и протестовать, и плакать, что вполне было характерно для ее порывистой натуры. О, если бы она была сыном, которого Оуэн всегда так хотел иметь!..
«Впрочем, пришлось бы поступить точно так же», – мрачно призналась себе Бронуин. Сама она могла бы умирать от голода, но ни за что не допустит, чтобы голодал ее народ. Теперь эти люди зависели от нее – от нее, а не от отца! Она – та жертва, что послужит залогом мира – невеста одного из рыцарей, нанесших им сокрушительное поражение. Ее наследник, а, значит, и наследник Оуэна, будет править на земле своих предков ценой того, что в ее крови окажется примесь крови презренного англичанина. Этим доводом после долгих споров отцу удалось убедить дочь, и она, наконец, поняла, почему отец принял такое решение.
Вот как вышло, что свита Карадока на неделю пути отстала от свиты принца: Бронуин и ее мать скрылись в одной из крепостей в городах Сноудонии,[1] и большую часть недели Оуэн искал жену и дочь, а остальные дни ушли на то, чтобы убедить гордую упрямццу в необходимости следовать решению отца.
Броунин облизнула пересохшие губы и откинула капюшон подбитого мехом плаща, словно бросая вызов не только судьбе, но и непогоде. Ей было невдомек, что зимняя стужа отражается в ее глазах голубовато-серым сиянием, способным обжечь любого, кто встретится на пути. Мороз тронул и щеки, окрасив их более ярким, нежели обычно, румянцем, а губы девушки всегда вводили в соблазн многочисленных поклонников.
«Сегодня следовало бы поторопиться устроиться на ночлег», – подумала Бронуин, с беспокойством поглядывая на угрожающе надвигающиеся тучи. Между местом последнего ночлега и Честером не нашлось жилья, достойного людей благородного происхождения… если только не считать приграничных владений тех лордов, что помогали Эдуарду завоевать Уэльс. Но она лучше замерзнет, чем попросит приюта у предателей!
И только девушка подумала об этом, как отец отдал приказание остановиться на ночлег. Бронуин не видела ни реки, ни ключа, но была уверена, что где-то поблизости все же есть вода. Лорд Оуэн знал эти холмы так же хорошо, как и те, что простирались в его собственных владениях. Если поблизости отыщется озеро, то можно будет немного развлечься.
Бронуин любила скользить по льду на коротких деревянных полозьях и прихватила их с собой, отправляясь в путь. В душе она все еще оставалась ребенком и, как утверждала незамужняя тетя Агнес, повзрослеть не могла, сколько бы ни обучала ее мать премудростям ведения домашнего хозяйства.
После дня, проведенного в седле, все тело у Бронуин одеревенело. Здесь, на узкой горной дороге, у нее не было той свободы, что была в Карадоке, – там во время отлива она не могла сломя голову мчаться на коне вдоль скалистого морского берега навстречу ветру и дождю, столь частым в тех краях.
Прежде никогда ей не требовалась помощь, чтобы спешиться, но для путешествия в Вестминстер пришлось надеть на себя столько одежды, что движения оказались затруднены. Кроме того, в сумочках и футлярах, привязанных к поясу, обхватывавшему талию, хранилось множество необходимых вещиц. Как ни доверяла Бронуин своим слугам, она не осмеливалась оставить на их попечение ни один из ценных предметов, который мог бы соблазнить на воровство. Слугам воровство казалось таким же естественным, как и то, что крохотная капелька общей крови связывала их с семьей лорда, делая членами одного клана и тем самым оправдывая дарованное Господом право взять вещь, принадлежащую родственнику.
