Залив Голуэй - [2]
— Мы очень хорошо торгуемся, — сказала я, — а еще умеем латать паруса и чинить сети.
Мать-настоятельница спросила, почему я решила, что мое призвание — служение Богу. Я ответила, что всегда тянулась к нашему Господу и Пресвятой Богородице. Я восхищалась Святой Бригиттой и другими святыми женщинами, которые помогали Святому Патрику нести христианство в Ирландию, которые учили, учились и молились в своих великих монастырях тысячу лет, пока англичане не разогнали их всех. Теперь, когда монахини вернулись сюда, для меня было бы честью присоединиться к ним.
— Моя бабушка говорит, что вы не пасуете перед лицом Sassenach[2], англичан, — сказала я.
Тогда мать-настоятельница спросила о моей учебе, а я прочитала ей несколько молитв на английском и латыни, и мы заговорили о том, какие замечательные времена настали для нашей церкви ныне, когда Дэниел О’Коннелл[3], Освободитель, заставил британское правительство отказаться от последних уголовных законов, запрещавших нашу религию, ведь теперь католики могли открыто посещать школу, строить церкви, владеть землей и даже голосовать.
— Новый день, — сказала мать-настоятельница.
И добавила, что найдет в семье Сестер Введения во храм Девы Марии место для такой девочки, как я. Она сообщила, что меня возьмут туда в сентябре, после чего я пройду двухлетний испытательный срок. Звать меня будут послушницей, у меня будет черное облачение, но с белой фатой. Обучение мое начнется немедленно. Мои близкие смогут навещать меня четыре раза в год. Я буду скучать по ним, сказала мать-настоятельница, но таким образом обрету Господню благодать.
Сегодня до дня моего посвящения осталось уже менее трех месяцев: 15 сентября 1839 года — мой семнадцатый день рождения.
Через проход в живой изгороди я направилась к источнику Святого Энды и Тубур Гйалу — чистому и холодному ручью, протекавшему за родником. Берега его заросли цветами — féithleann (жимолостью), fraoch gallda (ирландским вереском), fearbán (лютиками). Для себя я называла их по-ирландски, но потом переводила на английский, словно повторяя для мисс Линч или матери-настоятельницы.
Я подвернула юбку, встала коленями на мягкую траву, вдохнула лавандовый аромат мыла, которое мисс Линч подарила нам с Майрой на Рождество, и вынула из прически три шпильки — осторожно, чтобы не погнуть их. Наклонившись, я окунула распущенные волосы в воду, намылила их до пены и, зарывшись в них пальцами, начала мыть голову.
Мама говорит о моих волосах «rua and donn»[4]. Рыжие с каштановым. Нечто среднее, в общем. Но лучше уж так. Потому что рыжая женщина приносит рыбаку несчастье. Если бы отец встретил такую на дороге, он просто вернулся бы домой и вообще не пошел бы рыбачить. Так что не рыжие, но и не каштановые. «Смешанные волосы, — говорит мама, — и все с ними в порядке».
— Не могут же все быть блондинками, как я, — как-то сказала Майра.
Она пошла в маму и ее родню: узенькая талия и округлые формы выше и ниже ее. А еще Майра рассказала мне, что Джонни Лихи, ее жених, называет ее «Péarla an Bhrollaigh Bháin» — «моя жемчужина с белоснежной грудью».
— Хорошо, что отец этого не слышал, — ответила я.
Но Майра специально выпятила грудь и сказала:
— У кого-то — мозги, а у кого-то — сиськи.
После этого она смешно скосила глаза, и я не смогла удержаться от хохота.
Я же пошла в бабушку, отца и всех Кили: высокая, худая, с зелеными глазами. «Но видят они не хуже твоих голубых», — уверяла я Майру.
Намылить и прополоскать, намылить и прополоскать, а в третий раз полоскать подольше. Я замотала волосами из стороны в сторону, и капельки воды заблестели в утреннем свете — появилась радуга. Интересно, насколько коротко меня подстригут монахини?
Галька шуршала под моими босыми ногами, когда по руслу ручья я вышла из леса и направилась в сторону моря, где меня ждала моя скала. Небольшая, приземистая, похожая на башенку на прибрежной полосе, устланная съедобными красными водорослями — дульсе.
Я сорвала немного и расстелила их на солнце. Дульсе вкуснее, если просушить их прямо там, где они собраны. Теперь посижу тут, пожую водоросли, наслаждаясь временем сладкого покоя. Очень скоро Барна проснется, и жизнь там снова закипит.
Водорослей, которые можно было легко достать, не осталось. С прибрежных скал собрали морских улиток и ракушек, в прибрежной полосе — всех моллюсков. Крестьяне с близлежащих холмов спускались сюда за пропитанием в голодные месяцы, в июле и августе: заготовленная прошлой осенью картошка уже закончилась, а новый урожай еще не созрел.
Мама всегда говорит местным женщинам: «Варите этих мидий и сердцевидку. Не ешьте их сырыми, иначе умрете».
— Слава богу, что у нас есть рыба на продажу, — как-то сказала она мне. — Фермеры, те отдают всю свою пшеницу и овес лендлорду в плату за ренту, а себе оставляют на еду лишь картошку. Их женщины вообще не видят денег. Некоторые из них выходят за бедных трудяг, которые работают только за право пользоваться хижиной с одной комнатой и клочком земли под огород. Мы же умеем торговать и торговаться на рынке, получаем реальные деньги. У жены рыбака жизнь намного лучше, чем у жены фермера или батрака.
Нора Келли – молодая американка, в жилах которой течет ирландская кровь. Во время Великого голода мать и сестра Норы покинули Ирландию и осели в США. А теперь Нора начинает новую жизнь в Париже и встречает там Питера Кили – того, кого искала всю жизнь, любящего и преданного мужа. Счастье длится недолго – до начала Первой мировой войны. Питер уехал помогать повстанцам в Ирландию, а Нора работает медсестрой в госпитале. Их пути расходятся, но чувства крепнут. Долгое время от Питера нет вестей… Неужели они потеряли друг друга в этой буре страстей и войн? Суждено ли им встретиться вновь?
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.
Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.