Закулисные тайны и другие истории… - [90]

А насчет «Доктора Живаго» – думаю, здесь политика ни при чем. Просто слабый мюзикл, я это предсказал несколько лет назад, когда его еще ставили в Калифорнии. Взялись не за свое дело, вот и погорели по полной, потеряли больше 10 миллионов долларов

В вашей книге есть главы «как я разлюбил американский театр», «как я разлюбил американскую литературу»… Есть ли что-то американское, что вы разлюбили в последнее время?

Если вы прочитаете мои книги, поймете, что там эти фразы сказаны скорее в ироническом контексте. Я разлюбил то, что я любил, глядя из России, и имея убогое представление об американской культуре. Стандартный набор советского человека: из литературы – Хемингуэй и Фолкнер, из популярной музыки – Фрэнк Синатра и Элвис Пресли, из джаза – Луис Армстронг и Элла Фитцджеральд, из кино – Коппола и какой-нибудь Стэнли Кубрик. Не то, что я во всех названных разочаровался, они по-прежнему прекрасны. Но я открыл для себя столько новых имен, что эти отошли на второй план. В этом смысле я разлюбил. Но и полюбил тоже.

Что вы читаете? Из чего черпаете вдохновение?

Я читаю очень много. После того как я открыл для себя электронное чтение и связанные с ним удобства – не надо таскать с собой тяжести, мгновенный поиск забытой цитаты, легкие заметки по ходу чтения – я стал читать в 10 раз больше, чем раньше. Особенно приятно, если ты встречаешь в тексте какой-то «референс» к другому тексту, ты тут же, мгновенно, не отходя от айпада, скачиваешь его себе и, так сказать, знакомишься с ним и расширяешь кругозор. В общем, границы Гутенберговой галактики расширились до Эйнштейновой вселенной.

А что я читал в последнее время? Будете смеяться – перечитал «Войну и мир» Толстого. Мне понравилось. Хотя и не всё.

Есть ли у вас любимые стихотворения Владимира Гандельсмана?

Я считаю Володю Гандельсмана одним из самых талантливых ныне живущих русских поэтов. Знаю его всю жизнь (он мой двоюродный кузен), и восхищен тем путем, который он проделал, и в жизни и в литературе. У нас с ним есть одно общее произведение (по Набокову). Мечтаю написать с ним еще что-нибудь.

Что считаете самым большим достижением в жизни?

Пожалуй, то, что я сохранил себя. Всю жизнь занимался своим любимым делом, не подличал, никого не обманывал и не подводил, старался, что была в порядке семья, моя любимая жена – Ирина Гинзбург-Журбина, мой сын – американский композитор Лев Журбин, мои внуки. Пока что всё шло нормально. Молю бога, чтобы и дальше было так же. Чтобы не было никаких новостей. Как говорят американцы, no news is a good news.

О чем сожалеете?

Что жизнь, оказывается, коротка. Вот мне уже 70, чувствую себя на 28, и столько еще надо успеть сделать… а ведь природу не обманешь.

Что мало времени в последние годы проводил с мамой.

Что не всегда успеваю пообщаться с любимой женой.

Что есть масса мест на Земле, где я еще не был.

В общем, многое еще не поздно исправить. Кроме мамы – её больше нет.

Что хотели бы получить в будущем?

Покой. Мир в душе. Покончить с суетой. Понять, что в моей жизни наступил вечер.

Как говорил Бабель про своего героя: «Всю жизнь хотел он жариться на солнцепёке, всю жизнь хотел он стоять на том месте, где его застал полдень. Но день есть день, а вечер есть вечер…»

Впрочем, еще не выполнены некоторые творческие планы. Надо написать несколько крупных сочинений. А потом – отдохнуть.

Ответы Александра Журбина на вопросы из Киева (2012 год)

Александр Борисович, ваш путь «из варяг в греки…» – из далекого Ташкента в Ленинград, Москву, Нью-Йорк. В чем истоки творческой жизни, откуда возникло желание сочинительства, развившееся в дальнейшем в столь многочисленные «русла»?

Действительно, мой путь совсем не был усеян цветами, его никак нельзя назвать простым или радужным. Вообще, в начале моей жизни ничего не предвещало никаких особых успехов – ни моя семья, ни её социальный и имущественный уровень, ни место жительства. Всё это было очень среднее, и ниже, чем среднее. Родители – скромные инженеры, довольно бедные по тем временам, не было денег даже купить пианино, а местом жительства первые 20 лет был провинциальный Ташкент.

Но каким-то образом всё это не помешало, а наоборот, помогло сформироваться мне как композитору, как творческому человеку. Наверное, помогла именно энергия сопротивления, сумасшедшее желание вырваться из бедности, из провинции, из замкнутого круга. И, конечно, книги – биографии Моцарта, Бетховена, Рахманинова, книги о Наполеоне. И первые пластинки, привезенные отцом из Москвы – оперы Верди, Россини, Вагнера, Чайковского, симфонии Шостаковича. Всё это – повлияло.

«Орфей и Эвридика» была музыкальным новшеством для наших тогдашних творческих просторов. Толчком к мюзиклам было наследование американским традициям этого жанра или желание создать нечто оригинальное? Почему именно этот классический сюжет вас заинтересовал?

Американские и британские традиции – конечно. Я и не скрывал, что «Орфей» был написан под сильным влиянием «Иисуса Христа» Ллойд Уэббера.

Сюжет «Орфея» был найден путем длительного обсуждения с автором либретто Юрием Димитриным и руководителем ансамбля «Поющие гитары» Анатолием Васильевым. Ведь надо было найти сюжет, который 1) был бы не религиозным; 2) был бы не эротическим; 3) был бы не диссидентским, не политическим, но 4) чтобы он был ярким, любовным, острым, драматичным и пр. И при этом надо было, чтобы музыка была для этого сюжета органичной и непридуманной. Всем этим требованиям соответствовал только «Орфей и Эвридика». В нём была любовь – но без эротизма, религия – но такая, которую можно, а именно – древнегреческая мифология, ну а музыка присутствовала изначально, поскольку Орфей – певец. Горжусь тем, что впервые эти слова – Орфей и Эвридика – произнес именно я.