Законы отцов наших - [27]

С тех пор я иногда посматривала на несколько причудливое фото (оно обрезано как раз над бровями) и, размышляя о мужчине, с которым рассталась, испытывала обычные смешанные чувства. Глубоких сожалений среди них, однако, не было. Сет мне нравился. Я потеряла его. Было еще с полдюжины других, о ком можно сказать то же самое, даже если сделать поправку на то, что с годами я становлюсь мягче. Временами — особенно если писанина Сета вызывает у меня смех — я отчетливо вспоминаю его протяжный монотонный голос, типичный для уроженца Среднего Запада. Твердые согласные он произносил, слегка заикаясь. Бывает, что Сет разочаровывает меня. Всегда способный вызвать легкую, беззаботную улыбку, он порой неразборчив в выборе объектов для насмешек и упражняется на темах, изрядно потрепанных публичным презрением, или выражает политические мнения, характерные для дремучего ретрограда; бывший левак стремится доказать, что он давно поумнел. В те моменты, когда Сет находится на высоте, он может быть очень зорким и проницательным и в одной-двух строчках выразить всю печаль мира. Но даже общие, избитые рассуждения часто ставят меня в тупик. Откуда это в нем? Или, что еще хуже, я начинаю думать, что все изначально было заложено в том симпатичном, забавном юноше, который вихрем пронесся по моей жизни. Наверное, я просмотрела эти качества, потому что была слишком занята копанием в себе самой.

— Ты всегда был забавный, — говорю я ему. — Я и не знала, что у тебя столько ума.

— Можно создать уйму иллюзий с помощью всего-навсего восьми сотен слов.

— О, ты великолепен, Сет! Всем нравится то, что ты пишешь. Мой секретарь, которая ведет протоколы, теперь смотрит на меня так, словно я была подругой Мика Джаггера.

— Подожди, пока она не услышит, как я пою.

Я смеюсь.

— Да, ты все такой же находчивый.

Похоже, он польщен тем, что мне хорошо запомнились некоторые черты его характера.

— Я всегда говорю Люси, чтобы она написала на моей надгробной плите: «Ну а теперь что, хитрожопый?»

Я не успеваю засмеяться, потому что обе половинки двери в конце зала с треском распахиваются и в помещение стремительно влетает Мариэтта. С пачкой бланков ордеров она направляется к судейскому столу, однако, заметив нас, останавливается как вкопанная. Затем резко поворачивается и уходит, оставляя зал суда таким же пустым и притихшим, каким он был до ее прихода.

— Значит, если я правильно понимаю, можно рассчитывать на колонку? — спрашиваю я, тыча указательным пальцем в пустое пространство.

— Большой Чилл встречается с Перри Мейсоном? — Такая параллель вызывает у него смех. — Возможно. Любопытное совпадение. Изумительный курьез, не так ли? Все вместе… Я должен был увидеть это своими глазами.

— Судя по тому, что ты явился сюда с Хоби, вы по-прежнему близки?

В ответ Сет опять смеется. У меня мелькает догадка, что именно от Хоби он и услышал об этом деле. Однако теперь, когда я стала задавать вопросы об адвокате, я, очевидно, зашла дальше, чем следует. Сглаживая возникшую было некоторую неловкость, говорю Сету, что мне пора.

— Ты не подумаешь, что я спятил, если приглашу тебя на чашечку кофе? — спрашивает он.

— Нет, вполне здравая идея, но в данный момент абсолютно неподходящая. Вот почему я собираюсь распрощаться. Закончится дело, тогда и побеседуем.

— Разве на сей счет есть какая-то инструкция?

— Можно сказать и так. Существует неофициальная практика, которой я стараюсь следовать. Нужно вести себя так, чтобы не давать никому повода ни о чем беспокоиться. В суде я все время имею дело с юристами, которых знаю очень хорошо, но обычно, пока идет процесс, не провожу время с ними или их близкими друзьями.

— Сонни, я ничего не знаю об этом деле. Честное слово. Хоби держит меня в полном неведении.

Мы оба резко оборачиваемся. В пустой зал опять вошла Мариэтта, на сей раз через передние двери. Она подходит к столу с другой стороны и с подчеркнутым безразличием и деловитостью начинает рыться в бумагах и перекладывать с места на место папки. Тем не менее ее выпуклые темные глаза то и дело косят в нашу сторону. Лисья хитрость Мариэтты не приносит плодов. Наши взгляды встречаются, и она, отвернувшись в сторону, спешит к выходу, живая как ртуть.

— В самом деле, Сет, здорово, что мы встретились. Кажется, у тебя все отлично. И я с нетерпением буду ждать окончания процесса, чтобы посидеть где-нибудь и рассказать друг другу о том, как все эти годы жили.

— Ну а как ты сейчас?

Отвечаю, что все в порядке.

— Замужем?

Я мямлю что-то нечленораздельное. Пожалуй, лучше просто попрощаться и уйти, однако что-то удерживает меня.

— Ну а дети? У тебя есть дети?

— Дочь, которой только что исполнилось шесть лет.

— Шесть! — На него это производит впечатление.

— Запоздалый старт, — отвечаю я. — А как твои дела на семейном фронте? Судя по тому, что я узнала из твоих статей, у тебя двое детей, верно?

На продолговатом лице Сета появляется отстраненное выражение. Очевидно, ему почему-то не слишком нравится, когда я перебрасываю мяч на его поле. Он говорит, что его старший ребенок, дочь — студентка четвертого курса. Учится в Истоне, добавляет Сет, его alma mater, — признание, которое сопровождается все той же недоумевающей, застенчивой улыбкой.