Законодательство Ликурга и Солона - [7]
Триста лет терпел афинский народ архонтов с пожизненной властью, но архонты с десятилетним сроком стали тяготить его уже через семьдесят лет. Это было вполне естественно, ибо в течение этих семидесяти лет архонты избирались семь раз, и, стало быть, ему столько же раз напоминали о его верховенстве. Поэтому дух свободы во второй период должен был проявляться гораздо сильнее, развиваться гораздо стремительнее, чем в первый.
Седьмой из этих архонтов с десятилетним сроком правления был последним архонтом этого рода. Народ пожелал осуществлять свою верховную власть ежегодно; он познал на опыте, что власть, отправляемая в течение десяти лет, достаточно продолжительна, чтобы возник соблазн злоупотребить ею. Поэтому власть архонтов отныне была ограничена одним годом, по истечении которого должны были происходить новые выборы. Но народ пошёл дальше. И поскольку единовластие, хотя бы и кратковременное, уж очень приближается к монархии, он упразднил его, поделив власть между девятью совместно правившими архонтами.
Трое из этих архонтов имели известные преимущества по сравнению с шестью остальными. Первый архонт, именуемый эпонимом, председательствовал в собрании: его имя стояло под всеми официальными актами, этим же именем обозначали год. Второй, именуемый басилевсом, или царём, должен был наблюдать за поддержанием благочестия и заботиться об общественных молебствиях — эти обязанности были унаследованы им от древнейших времён, когда наблюдение за общественными молебствиями было существенной частью царской прерогативы. Третий, называемый полемархом, был верховным военачальником во время войны. Остальные шестеро назывались фесмофетами, ибо им поручалось следить за нерушимостью конституции, блюсти законы и истолковывать их.
Архонтов выбирали из наиболее знатных родов; лишь много позднее эта должность стала доступной и для выходцев из народа. По этой причине государственное устройство Афин было гораздо ближе к аристократической форме правления, чем к подлинному народоправству, и последнее от этих реформ почти ничего не выиграло.
Решение избирать ежегодно по девять архонтов имело наряду с положительной стороной — устранением возможности злоупотреблять верховною властью — весьма дурную: оно открывало простор для борьбы партий. Вскоре в государстве оказалось немало граждан, которые в своё время были облечены высшею властью и затем лишились её. Сложив с себя звание, они не так-то легко могли забыть его преимущества, забыть об уже изведанных ими радостях власти. Они жаждали снова стать тем, чем были, создавали себе приверженцев, разжигали в республике междоусобицы. К тому же увеличение числа архонтов и более частая смена их пробуждали в каждом знатном и богатом гражданине Афин надежду удостоиться этого звания — надежду, которая прежде, когда звание архонта давалось лишь одному и на более длительный срок, была ведома только немногим. Эта надежда превращалась в конце концов в нетерпение, а оно побуждало их к опасным посягательствам. Таким образом, и те, кому уже довелось быть архонтами, и те, что ещё только мечтали стать ими, были в равной мере опасны для гражданского спокойствия.
Но самым большим злом было то, что верховная власть — и потому, что она была поделена между несколькими архонтами, и вследствие своей кратковременности — стала слабой, как никогда. Недоставало твёрдой руки, которая могла бы сдержать борьбу партий и обуздать наиболее беспокойные умы. Могущественные, смелые граждане ввергали государство в бесконечную смуту к стремились добыть себе независимость.
Решив, наконец, положить предел неурядицам, обратили взор на некоего безупречного афинского гражданина, перед которым все трепетали, и поручили ему улучшить законы, представлявшие собою до той поры лишь весьма неполный набор освящённых преданием правил. Этого всем внушавшего страх гражданина звали Драконтом. То был человек, лишённый человеческих чувств, не веривший в человеческую природу и не ждавший от неё ничего хорошего, каждый поступок видевший лишь в тусклом зеркале своей мрачной души, беспощадный к людским слабостям; он был плохой философ и ещё худший знаток человека, непоколебимый в своих предубеждениях, с холодным сердцем, с ограниченным кругозором. Такой человек мог бы отлично выполнять законы; но назначить его, чтобы давать их другим, — худшего выбора нельзя было сделать.
От законов Драконта до нас дошло лишь немногое; но и это немногое рисует нам и самого человека и дух изданных им законов. Все преступления, без всякого различия, он карал смертной казнью: праздность так же, как смертоубийство; кражу кочана капусты или овцы так же, как государственную измену или поджог. Когда его спрашивали, почему незначительные проступки он карает столь же беспощадно, как тягчайшие преступления, его ответ неизменно гласил: «Самые ничтожные преступления — и те заслуживают смертной казни; но и для больших я не знаю иной кары, как смерть, — вот почему я вынужден назначать её и за те и за другие».
