Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [72]
Когда мы приблизились к лагерю, Величко остановил меня.
— Ты должен показать, что в полнейшем ажуре, понял? Бодрый, как ни в чем не бывало. И если ты, еб твою мать, сегодня потеряешь свой пропуск на свободный выход, я тебе покажу, где раки зимуют! Вытянись!!!
Я повиновался.
— А теперь сделай пять шагов вперед, пять назад!
Я в точности исполнил его приказание.
— Еще разок вытянись — и пошли!
Вот мы и на вахте…
— Ну как, родимчик, погулял? — встретил меня дежурный.
— Сколько хожу без конвоя, ни разу не пил, а сегодня выпил… Вы бы меня бабой назвали, вернись я в такой праздник трезвым!
Таким образом я опередил их "претензии”: не дал им самим заговорить о моем опоздании и пьянстве.
Они смотрели на меня и посмеивались.
— Ну, ребята, спирту я, конечно, не достал, а вот консервы — пожалуйста! — Я извлек из наволочки пять банок и оставил им.
Мои товарищи ждали меня к обеду, как я и обещал, но не дождались — вернулся я к пяти вечера. Отругав меня за безумный мой поступок, все пошли к столу. Столы были еще накрыты, словно меня дожидались.
В середине января 1956 года пришло освобождение моему другу Хасану. Срок у него был пятнадцать, а просидел он пять… Я дал ему свой адрес. Вскоре после его отъезда я получил письмо: Хасан посетил мою семью в Махачкале, рассказал им о моих делах. Сказал, что скоро освобожусь, если не приключится какое-нибудь ЧП. В лагере любое происшествие — против заключенного…
Я почему-то вспомнил о пожаре, который был у нас в лагере еще до моего прибытия. Сгорела жилая палатка, где были заключенные, многие из них погибли… Один обгорел настолько, что превратился в подобие обугленной чурки. Но глаза у него сохранились.
Видно, сильное сердце было у этого человека, если он не умер сразу же от таких ужасных ожогов! От него ничего не осталось, только глаза, язык и душа… Я испытывал суеверный страх, глядя на эту дышащую болячку, когда раз в неделю сдирали с него, словно сорочку, сухую гнойную кору.
Однажды произошло следующее, о чем я и сегодня не могу говорить без дрожи.
— Ази, — обратилось несчастное существо ко мне, — ты меня не узнаешь?
По всему телу моему прошлась как бы ледяная лапа… Вздрогнул каждый волосок.
Ответить ему я не мог, лишь кивнул как баран головой, глядя на него… А он-то, видно, считал мое молчание оскорбительным.
Кто он? У меня не повернулся язык спросить у него самого. Я еще раз кивнул головой: знаю, мол, помню, а то как же.
Пишу эти строки сейчас, вспоминая прошлое, а глаза мои сами собой наполняются слезами. Мой младший сын Натанеэль смотрит на меня удивленно:
— Папа, ты чем-то расстроен или вспомнил тяжелый эпизод из своей жизни?
— Да, сынок, я описываю события, которые нельзя вспоминать без слез.
Я ему прочел об этом несчастном человеке, от которого остались только глаза и язык, который мог издавать членораздельные звуки.
— Неужели все это происходило в Советском Союзе?
Мой сын не мог этого представить.
— Да, сынок, — посмотрел на него в упор, и подумал: хорошо, что успел увезти вас из этого логова, чтобы вы не испытали на себе все те ужасы, которые видел я и многие миллионы советских граждан. Вот здесь, в папке, строки, которые показывают всю гнилость системы СССР — как на воле, так и в тюрьмах, лагерях, на каторге, в ссылках, в этих строках нет ничего выдуманного, это я перенес и вытерпел на своей шкуре. Но я выжил, а миллионы — нет.
Наступил долгожданный день, 26 марта 1956 года.
В лагере поселка Куйга Верхоянского района мне вручили конверт с бумагой на освобождение.
С этим конвертом в руках я еду в Управление Северных лагерей.
В этот день мои товарищи не вышли на работу, устроили проводы и после обеда я уехал из лагеря…
Взял с собою сумку со всем необходимым. В поселке прежде всего я зашел к Гене Лупатому. Они, оказывается, уже поджидали меня.
Гена и его жена Вера были очень рады моему появлению.
Я, сам того не замечая, не расставался со своей сумкой — там лежал заветный конверт. Вера обратила внимание на эту мою странность: верчусь я с сумкой, то на одно плечо ее повешу, то на другое, а положить куда-нибудь не хочу.
Вера сама взяла мою сумку, отнесла ее на вешалку, а мне на колени посадила свою дочурку…
— Успокойся, дорогой Ази, все страшное позади. Крепи нервы и береги силы…
Честно говоря, я не верил, что это все же произойдет и я выйду на свободу.
Гена пошел в поселок сообщить кое-кому о моем появлении. Через час в его доме собрались друзья, чтобы отметить день моего освобождения.
Пошла гулянка по-сибирски! До четырех утра не смолкали гитарные струны. Все поднимали бокалы за мое счастье, целовали меня, желали всего, что только друг может пожелать другу.
И уже под утро спели мне на прощание мой любимый романс.
В искромётной и увлекательной форме автор рассказывает своему читателю историю того, как он стал военным. Упорная дорога к поступлению в училище. Нелёгкие, но по своему, запоминающиеся годы обучение в ТВОКУ. Экзамены, ставшие отдельной вехой в жизни автора. Служба в ГСВГ уже полноценным офицером. На каждой странице очередной рассказ из жизни Искандара, очередное повествование о солдатской смекалке, жизнеутверждающем настрое и офицерских подвигах, которые военные, как известно, способны совершать даже в мирное время в тылу, ибо иначе нельзя.
Этот рассказ можно считать эпилогом романа «Эвакуатор», законченного ровно десять лет назад. По его героям автор продолжает ностальгировать и ничего не может с этим поделать.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.