Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь - [40]

— Ты Сова? — осведомился я, — поговорить надо.

— Говори, — ответил он с полным спокойствием и безразличием.

— Что ты выиграл у парня из Тулы?

— А… Так это я не для себя, а для Уса.

— Так вот. Я тебе уплачу, что там он должен, а ты парня не трогай. Иначе — сам знаешь.

— А что я Усу скажу?

— А я сам с ним переговорю.

С Иваном Усом я был знаком. Этот вор-законник просидел на Колыме десятку, а нынче — попался опять. Он спал только с молоденькими мальчишками, о женщинах и не думал. И наверно за свои 50 с лишним лет не отведал женщины. Для того чтобы добывать свежатинку, он подсылал к молодежи опытных картежников, те обыгрывали их. Затем — под страхом смерти — они поступали в распоряжение Уса. Сова был одним из усовых пройдох. Его сверстники не могли противостоять его умению. После Уса он и сам использовал их, хотя был совсем молод.

Уса я застал сидящим на нарах.

Мы поздоровались, и он предложил мне присаживаться рядом.

— Как дела? — лениво поинтересовался он. — Кинем картишки?

— Нет, Ус, я к тебе по другому вопросу.

— Это по какому же?

— Ты не должен трогать парня по имени Борис.

— Что еще за Борис? — с недоумением посмотрел на меня Ус.

— Парень, которого обыграл Сова.

— А, этого… Какое тебе дело до него, Ази?

— Я тебе уплачу за него, — прервал я Уса. — Сколько он проиграл?

— Нет, мне не деньги твои нужны, а он, он мне нужен! — со страшной яростью набросился Ус на меня. — Посидишь еще малость в лагерях — и ты сам будешь их харить с удовольствием!! Не хуже чем баб на свободе!

— Так что же ты за законник? — эти слова я произнес с полным спокойствием. — Ты же калымский фрайер, не вор, всю жизнь сидишь в лагерях, так когда же ты воровал, вонючий лагерный житель? Падла, хиляешь за вора, портишь пацанов, мразь поганая.

— А, брось мне молитвы читать!

Меня взяло за живое, и я начал выкладывать ему все, что у меня накопилось: ты, мол, подлец, всю жизнь по тюрьмам сидишь, развращаешь молодых, да еще и других в свою гадость втягиваешь…

Разразился весьма крупный скандал. Прибежали мои друзья и увели меня из этого барака. На прощанье я крикнул: "Иван, не Ази я буду, если не выдеру твои знаменитые усы, лишь только тронь того парня! Если что с ним случится — я твоего Сову безо всяких карт сегодня под хор пропущу!”

Так я заработал себе еще одного врага.

Я вернулся в свой барак. Поужинал и прилег отдыхать. Но заснуть мне не удавалось. Мне вспомнился дом, семья, жена… Мучительно жгло меня и полученное на днях женино письмо. Она писала, как тяжко жить ей в доме у тестя, как часты ее нелады с мачехой (мой отец женился). Я в ярости и написал ей очень жесткое и грубое письмо. А это-то и не давало мне покоя. О своей беде я рассказал одному старшему товарищу, уже отсидевшему на Колыме десять лет. Звали его Борис Француз, — было ему за пятьдесят, жизнь он повидал и на воле и в зоне… Его ум и суждения частенько помогали мне в трудные минуты. Француз знал о моем разговоре с Иваном Усом и похвалил меня. "Не тужи, Ази, сынок, в случае чего я помогу тебе”. Я не отвечал, ибо мысли мои были о ином… Он спросил, что расстроило меня, и я рассказал ему все: о письме жены, о своем ответе.

— Зачем же ты написал ей так?.. Она молодая, на воле, а тебе еще десять лет по лагерям скитаться. Не губи ты ее жизнь, если любишь…

Француз рассказал о себе. Он был одним из известнейших московских воров-законников. Первый раз его осудили еще в 1938 году. Его красавица-жена приезжала к нему на Дальний Восток — в бухту Находка, где он в последний раз видел ее.

Это он рассказал мне о том, как в 1938 году, прямо на его глазах на Колыме были загружены заключенными несколько пароходов. В этой партии были в основном осужденные по статье КРД (Контр-революционная деятельность), в большинстве своем троцкисты и бухаринцы и по статье СВЭ (Социально-вредный элемент) — цвет воров и рецидивистов со всех концов России.

Пароходы с этим грузом вышли в открытое море, а там открыли люки, и люди, толкая друг друга, полетели по наклонным плоскостям прямо в открытое море под огромные винты пароходов.

Он долго уговаривал меня, чтоб я не неволил жену и освободил ее от ожидания. Долго я думал над его словами — и в конце концов написал отцу короткое письмо, в котором просил, чтобы он не неволил мою жену, дал ей жить, как ей хочется. Мой отец не разрешил ей выйти вторично замуж, да и она сама решила дожидаться моего возвращения.

И — дождалась.

ххх

В лагерь прибывали все новые и новые "жильцы”. Обычно, когда прибывает новый этап, свободное от работ лагерное общество высыпает навстречу: разыскивают знакомых, либо обмениваясь условными словами, либо даже открыто. Встреченного знакомят, приглашают к себе на чашку чаю, — поговорить с дальней дороги. Старые воры обрисовывают новичкам ситуацию в лагере, предостерегают, советуют.

Вот и я познакомился с прибывшим в один из этапов. Знакомых там не оказалось, а вот этого человека я почему-то отметил. Сам подошел к нему, поздоровался, пригласил его к себе в барак. Придя, осведомился, где он предпочитает спать. "Пожалуй, внизу лучше будет”, — ответил он. Я попросил одного из местных перебраться наверх, что он, разумеется, безоговорочно исполнил.