Закон Талиона - [94]

Коля склонился, придерживая дверь, и без улыбки — чай не китаец — представился:

— Я - Иваньков. Вы за мной?

Особа, приглашающее хлопнув похожей на птичью лапку ладошкой по сиденью рядом с собой, растянула губы.

— Садитесь, Николай. Сумочку сзади пристройте.

Коля испытал шок, поскольку именно этот голосок девочки-десятиклассницы он, мож-но сказать, только что слышал из мобильника. Вот это да! Вот тебе и нежная хризантема! Скорее уж сирена, с которой, несмотря на её чарующий голос, побаивались связываться да-же герои древности.

Тем не менее, преодолев секундное замешательство. Коля забросил сумку, куда сказа-но и чинно уселся, куда указано. Машина тронулась. Сердце больше не щемило, да и разго-воры разговаривать что-то не тянуло, но провинциалу, которого гостеприимно везут по Мо-скве, сидеть букой и отмалчиваться всяко-разно невместно — не та птица. К тому ж, особа, вряд ли питающая заблуждение по поводу своей внешности, может расценить молчание, как неприязнь, и записать его на свой счёт. В принципе верно, но не нужно. А, главное, согласно легенде, он просто обязан проявлять естественный в его положении интерес, как-никак, а едет он не куда-нибудь, а устраиваться на пока неизвестную, но высокооплачиваемую работу.

Стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо, он приступил к светской беседе, сооб-разно своему статусу.

— Хорошая машина "Волга". Нам далеко?

— Не очень, — пропела сирена, — если пробок не будет, часа за два доедем.

— А вообще? — проявил он положенную настырность.

— За город, — уточнила сирена, — меня, кстати, Натой зовут.

— Очень приятно, — соврал Коля, шаркнув ножкой по резиновому коврику, а меня…

Ната, толкнув парня локтём, очень музыкально рассмеялась.

— Ты уже сто раз успел представиться.

Удивительно, но факт: после сопровождаемого смехом лёгкого касания, Коля ощутил пусть слабый, однако, явно сексуальный позыв. Ну, ё-моё, ни хрена себе! Он прислушался к своим ощущениям. Мамочки мои, да ведь прямо здесь, не отходя от трассы, началась психо-логическая обработка! Да как искусно! Вот вам и заурядная страшилка за рулём. Получите, молодой человек, щелчок в нос, за самоуверенность. Про нос очень своевременно вспомнил: каких-то особых запахов в салоне вроде бы нет, однако без паров дурмана явно не обошлось, иначе чем объяснить внезапно накатившее возбуждение. А сирене хоть бы хны. Наверное, дурманная химия рассчитана только на мужиков, или у неё в крови противоядие. И здесь тоже "дурют нашего брата".

И, что дальше? Та-ак, по идее, вот сейчас вот, он должен маленько посопротивляться, как бы подсознательно не воспринимая свою попутчицу, как женщину. А потом? Потом па-циент потихоньку оттаивает, расслабляется, проникается симпатией к гипноиндуктору и, испытывая нарастающее половое влечение, начинает молоть языком, оказывать всяческие знаки внимания, полагая себя в меру несмелым и потому ещё более коварным обольстите-лем. Значит, надлежит обольщать и обольщаться. Что ж, надо, так надо. Поехали.

"А она ничего, если присмотреться, то вполне. И почему это она в первый момент по-казалась такой…, такой м-м-малоприятной? Наверное, она хотела такой показаться. Губы, вот, специально какой-то дрянью намазала, чтобы оттолкнуть. И лицо вовсе даже не грубое, и худоба — не худоба, а хрупкая женственность, а грудь, пусть маленькая, но нежная, в ла-донь просится. Что ты говоришь, Ната? Откуда я такой взялся? Откуда и все. Ох, прости, пошлость сморозил. Сам-то я из-под Твери, можно сказать, деревенский. После школы, вот, в институт поступил, хотел в люди выбиться, да хроническое безденежье подкосило — сре-зался после первого же семестра и загремел в армию. Где служил? Я не служил, я воевал! В Чечне, конечно, где ж ещё. Страшно? Не то слово. Кроваво — это да. По первости на трупы смотреть не мог, а потом привык к мочилову, втянулся. Да ну, причём здесь воинское брат-ство? Не бог весть, но платили. На контракте кое-какие бабки срубил, опять за учёбу взялся, но, видать, не судьба. Короче, загремел в зону на пятерик. Никакого преступления я не со-вершал — подставили, как лоха. Ничего-ничего, придёт ещё моё время, о-о, я тех су… кха, я их на куски порежу".

С почином! Колины мозги словно бы разделились на две половинки — не на правое и левое полушария, а как-то иначе, по принципу "явное — тайное". Первая — "явная" половин-ка, поддаваясь внушению, распускала хвост, токовала тетеревом и с робким вожделением поглядывала на (да, да, уже) привлекательную до ужаса собеседницу. А вторая — "тайная", призрачно витая над собственным сексуально озабоченным организмом, придерживала пер-вую за язык, фиксировала всяческие попутные нюансы, анализировала реакцию Наты, по ходу корректируя безвольную трепотню. Такое вот раздвоение личности.

Небрежное: "привык к мочилову" и мстительное: "на куски порежу" ввернул спецом, с двойным умыслом: во-первых — демонстрация нравственных ориентиров испытуемого, во-вторых — проверка Наты на вшивость. Другая бы нормальная баба поморщилась, а эта лишь рассыпает волнующий смех да подбрасывает вопросик за вопросиком.

И Коля пел взахлёб, испытывая при этом странное состояние. Ему, конечно, и прежде доводилось кривить душой, но лишь изредка и по мелочи, а вот так вдохновенно врать до сих пор как-то не приходилось. Если на то пошло, то он вроде бы и не врал. Во всяком слу-чае, его "явная" половинка искренне верила в собственную правдивость, безотчётно повто-ряя всё, что надиктовывала его скрытная и расчётливая, "тайная" ипостась.