Закон Талиона - [148]

Камаев махнул рукой.

— Анатолий Демидович должен был оставить посылку. Я за ней!

— А! Щас! — Охранник дёрнулся к дверям.

Эй, эй, подождите! Вы бы хоть пропустили меня. Неприлично как-то. Я ж не бандит.

— Без пропуска не положено! — Отрезал камуфляжник, ныряя за дверь.

Без пропуска? Это что — шутка? А мужик ещё противнее, чем показался с первого взгляда. Шайтан с ним, никуда не денется.

Прошла минута, потом другая, потом третья. Из этой драной кордегардии больше ни-кто так и не выглянул. Похоже, ребята демонстративно не торопятся, вряд ли посылка в тумбочке за штабелем чугунных радиаторов. Потекла четвёртая минута. Лицо Камаева оста-валось безмятежно спокойным, но где-то под сердцем закипал гнев. Что за траханная страна, где любое чмо сортирное полагает, что может возвыситься, опуская ближнего? Типа реально — не по достоинству высок, а по низости соседа. Придётся поторопить.

Он свободно, как по ковру, прошёл по каменным обломкам, стремительно пересёк площадку между воротами и зданием, рывком открыв дверь, шагнул в темноватое помеще-ние, до отказа заполненное табачным дымом и алкогольными миазмами. Убранство соответствовало ароматам. И присутствующие тоже соответствовали. Прежде всего, внимание привлёк стол с водочными бутылками, обкусанными хлебными корками, луковой шелухой, жёванными окурками и разбросанными игральными картами. За столом на почётном председательском месте, спиной к глухой стене, лицом к двери громоздился здоровенный лысый бугай в сине-белой полосатой майке. Мясистые незагорелые руки, сплошь покрытые татуировкой, по своему окрасу необычайно подходили к тельняшке. Гармония полная. "В человеке всё должно быть прекрасно…" По правую руку от бугая растопырил локти квадратный коротышка — зеркальное отражение председателя в масштабе один к двум. Или два к одному? Не важно. Он повернул голову к вошедшему. В ущербных зубах зажата смятая в гармошку папироса. Спиной к Камаеву разместился тот самый противный мужичок в камуфляже. В правом углу строй порожней тары.

Вот такая, за долю секунды срисованная картинка.

Помешанный на чистоте Камаев содрогнулся. Мозг, между тем, анализировал увиден-ное. Судя по запылённости пустых бутылок, пьют здесь не первый день. И пьют не таясь. В наглую. Данный факт, сам по себе говорит о многом. То есть здесь не опасаются директор-ского нагоняя. Неужели эти уголовники — а в том, что перед ним уголовники, Камаев не со-мневался — на особом положении у Шефчука? Напрашиваются две версии: либо они облече-ны высоким доверием и выполняют какую-то грязную работёнку по указке директора, либо они его на чём-то подловили и теперь плотно держат за вымя. Тогда легко объясняется их вызывающее поведение. Что-то вызнали про подвал? В любом случае подобную практику надо ломать. Ай да Анатолий Демидович, ай да сволочь! А эти мерзкие типы — уже покой-ники. Загромождая угол пустыми бутылками, они наглядно показали собственную вседозво-ленность, утвердив себе тем самым смертный приговор. Поначалу Камаев собирался приме-нить простенькое усыпление охраны, чтоб гарды не путались под ногами, но открывшиеся обстоятельства исключили мягкое воздействие. Неплохо бы допросить. Допросить? Израс-ходовать частичку психической энергии? На всякую мразь? Больно жирно! А вот погово-рить…

Он сделал три шага к столу, изобразив возмущение.

— Сколько можно ждать?! Где посылка?

Глаза бугая наполнились кровью, как у всамделишного быка.

— Э-э, мужик, тебе чего сказано…?

— Погляди, — коротышка накрыл искалеченной клешнёй председательский кулак, — какая машинка.

Бугай, опершись руками о столешницу, приподнялся, сунулся к окошку.

— Ага, — глыбой нависая над помойным столом, выкатив бычьи глаза, он вперил в Ка-маева свирепый взгляд.

Мужичонка, сидевший спиной к двери, подхватился и, пробормотав что-то невнятное, нырнул Камаеву за спину. Там, привалившись боком к дверному косяку, перекрыв выход, он вытащил из кармана тонкий капроновый шнур.

Камаев не имел глаз на затылке, он и без них великолепно определял каждое движение за спиной. Он точно знал, что делает мужичок в каждую конкретную долю секунды. Вот он, намотав шнур на ладони, растянул удавку в руках, подёргал, будто проверяя на прочность, изготовился. Ну, ну.

Камаев заговорил быстро-быстро, с надрывом, изображая этакого немного напуганного интеллигента:

— Причём тут моя машина?! Что за комедия?! Это возмутительно! Я доложу Анатолию Демидовичу!

Коротышка дурашливо взмахнул руками.

— Ой, дяденька, ой, не надо! Мы исправимся!

Шакалы убогие, по недоразумению принявшие человечье обличие, всегда готовые к злодейству. Вон как быстро сообразили. Свидетелей-то нет. А Шефчуку заявят, будто за по-сылкой никто так и не заехал. Они охотятся стаей, высматривают слабого, набрасываются и пожирают. Но не сразу, не сразу, сначала поглумятся, натешатся чужой болью, вгрызаясь в живую плоть.

Сам Доржи Камаев не страдал сердобольностью. Он построил свою империю на день-гах и на страхе, он безжалостно устранял с пути не только активных соперников, но и тех, кто по неведению становился досадной помехой, и потому таил в себе потенциальную угро-зу. Но он не был чудовищем, ради прихоти преступающим законы божеские и человеческие. Он трезво оценивал меру своего злодейства и, при всём при том, верил в грядущее благо, искупающее все прегрешения. Да, он прекрасно знал, на что способны прикормленные бандиты, к чьим услугами прибегали его помощники, он презирал и ненавидел эту мразь, но до поры до времени терпел и использовал. Наркобизнес, лесное сектантство, наряду с легальными предприятиями, являлись частью большого плана. Он был убеждён, что движение к цели не обходится без жертв, и что победа оправдает всё. Потом ему скажут спасибо. Разве он один такой? С незапамятных времён не самые слабые умы обкатывают вопрос о цене общественного блага. Слеза ребёнка, и всё такое. И каждый знает точный ответ. А толку?…А шакалам место в бункере. Пусть археологи порадуются.