Закон Талиона - [117]

— Улавливаю. Неандертальцы, не обладая речью, передавали свои умения друг дружке тактильным способом. Кое-кто из современных тибетцев такую возможность унаследовал от своих предков. Только, Слава, за каким лешим ты погружаешь меня в эти дебри? Я бы тебе и так поверил. Сказал бы просто: профессор Дорджиев — очень сильный медиум, провёл с курсантами сеанс инициации или, как он обозвал — "коллективизации", то бишь, обмен каждого со всеми, и всех с каждым своими спортивными навыками. В результате на свет божий явились двадцать восемь новых медиумов, да столько же идеальных боевых машин в придачу. Так? Э? Хотя…, - Виктор задумался, — признаться, только тебе и верю. Кому другому… Не очень-то я во все эти Тантры-мантры и прочее столоверчение.

Вячеслав Владимирович, отрицательно покачав головой, сказал, на сей раз очень серь-ёзно:

— Так, да не совсем. Ты спешишь, мой друг, и потому делаешь скоропалительные выво-ды, что, впрочем, естественно. На этом этапе исследований профессор пришёл к точно таким же заключениям.

— Это лишний раз доказывает, — Виктор ткнул указательным пальцем себе в лоб, — что у меня голова не только для фуражки.

— А я разве спорю? Но… это, к тому же, доказывает, что недостаток информации, как правило, приводит к ошибкам. Нет, ты дослушай. Получив статистику из Китая, профессор воспарил — вот, мол, где разгадка великой тибетской тайны — и пошёл к руководству с заяв-кой на проведение экспериментов. Тебе ли не знать, что в любом исследовательском центре, тем более в кэгэбэшном, сотрудник обязан сначала разработать программу исследований, обосновать, составить смету, защитить на учёном совете, получить "добро" от руководства, "выбить" средства, и лишь потом приступить непосредственно к исследованиям. Он не был учёным-идеалистом и, прекрасно понимая, что его опыты могут быть использованы, как он выразился, "не в самых чистых целях", он решил не выпускать джина из бутылки и экспериментировать с передачей безобидных навыков. Он утаил от коллег и начальства некогда полученный дар медиума, он вообще не связал свою заявку с неандертальцами, с Тибетом, и с собственными возможностями, о которых подозревал только Сталин. В своей заявке он скромно обосновал "изучение принципов ускоренной передачи условных рефлексов — приобретённой мышечной памяти, путём возбуждения рефлексогенных зон в системе рецепиент — перцепиент под гипнозом". Витя, тебя не смущают некоторые э-э… странности?

— Смущают, — Шершнев погрозил пальцем другу, словно уличая того в несуразности, — и давно. У меня лично вызывают недоумение подробности профессорского изложения и его прямо-таки подозрительная откровенность. С чего бы до облысения вытертому и, вероятно, вовсе не безобидному зубру, так изливаться перед мальчишками-курсантами?

— Во-от, я тогда был молодым и глупым, но и меня такой подход насторожил. Руково-дству, значит, не доверился, а нам — пацанам — да? Тогда, если помнишь, спецслужбы так не ошельмовывались, а кинофильмы, вроде "Судьбы резидента" создавали образ советского разведчика — рыцаря без страха и упрёка. Но профессор, словно почувствовав наше недо-умение, пояснил: "Сначала я хотел сам понять и оценить возможные последствия моих раз-работок. Слишком свежи были в памяти лагеря политзаключённых и методы работы НКВД. Шёл шестьдесят первый год. Темпераментный Никита Хрущёв крыл всех подряд в Органи-зации Объединённых Наций и обещал показать буржуям "кузькину мать". По данным ГРУ американские спецслужбы финансировали программу создания пси-оружия. К власти в КГБ пришёл тридцатисемилетний комсомольский вожак Владимир Семичастный и с нерастра-ченным комсомольским задором принялся подминать под себя любые многообещающие программы и проекты, способные хоть в малости повлиять на расстановку сил, как в СССР, так и за его пределами. Сама личность председателя КГБ большого доверия у меня не вызы-вала — слишком крут и непонятен был его взлёт: в двадцать два года стать первым секрета-рём ЦК Ленинского Комсомола Украины и далее по восходящей, это, знаете ли, надо было уметь интриговать и использовать головы и плечи товарищей, как стартовые площадки. Своей интуиции я привык доверять, поскольку это вовсе и не интуиция, а дар Учителя. Ко-роче говоря, к моей заявке руководство отнеслось благосклонно. До шестьдесят седьмого года я темнил, как мог, а в шестьдесят седьмом КГБ возглавил Юрий Владимирович Андро-пов. Мне довелось часто встречаться с ним и, в конце концов, ему лично я доложил о ре-зультатах своих исследований. И сейчас мы с вами проходим курс обучения по утверждён-ному им плану". Вот так, Витя, ни отнять, ни прибавить. Как тебе объяснение?

— Меня лично, — раздумчиво протянул Шершнев, — оно бы не удовлетворило.

Вячеслав Владимирович, слегка качнув головой, возразил:

— Это ты сейчас рассуждаешь с высоты своего опыта и возраста, а нам — девятнадцати-летним курсантам, приученным к безусловному доверию, хватило, мы благодарно развесили уши. Собственно, у нас не было выбора. Ладно, не буду забегать, продолжу в соответствии с профессорским рассказом. Наш хитрый профессор избрал для экспериментов достаточно безобидный вид спортивного мастерства — фигурное катание. Почему спортивного? Хотя бы потому, что мастерство в спорте достигается длительными и напряжёнными тренировками, оттачиваясь в процессе, оно доводится до автоматизма, становится рефлекторным, в заученных движениях срабатывает мышечная память, минуя сознание. Под предлогом медицинского осмотра он обследовал группу наших выдающихся фигуристов методом пальпации. О его способностях я уже говорил. Попутно кое-кого подлечил. И вот он, сроду не стоявший на коньках, показывает на льду приличный класс катания, насколько позволил ему собственный мышечный тонус и эластичность связок. Успех! Триумф! Ага, фигушки. Рано радовался. Нет, собственно, причины для радости имелись, но дальнейшие результаты её немного поубавили. Он привлёк к экспериментам небольшой коллектив сотрудников, умеющих молчать и знающих, чем чревата болтовня. У всех разная группа крови, и никто из них не имел никакого отношения к фигурному катанию. В КГБ всё больше силовики, сам знаешь. Провёл он сеансы инициирования с каждым в отдельности, и пошли они через пару дней на лёд. И что ты думаешь? — все они, независимо от группы крови, встали на коньки и начали отчебучивать такое, о чём раньше и не мечтали. С точки зрения начальства это была чистая победа, но не с точки зрения профессора. Нет, те ребята медиумами не стали, поскольку профессор вовсе не стремился передать им свои исключительные способности. А если б передал, что тогда? Все его умопостроения об избранности неандертальского племени пошли прахом. Это что ж получается — все, кому не лень, способны стать медиумами? От такой мысли ему аж поплохело, а когда он представил себе бесконечные толпы марширующих по миру медиумов, последние волосы упали с его головы.