Закон Талиона - [115]

Профессор вернулся к своему столу, присел и, посмотрев на курсантов поверх очков, грустно улыбнулся.

— А через неделю меня арестовали. Шесть лет я провёл в лагерях. В сорок третьем, ме-ня, доктора медицины, отправили на фронт санитаром в военный госпиталь. Выносил ране-ных, сам стрелял, в меня стреляли. Три ранения. Войну закончил в Праге. После, учитывая мои учёные степени, перебросили в Новосибирск, сотрудником лаборатории биофизики. Через год после смерти Сталина обо мне вспомнили.

Группа крови

(окончание).

— М-да, — Виктор Сергеевич с деланным изумлением и некоторым удовлетворением разглядывал опустевшее блюдо, — осилили.

— Два таких хлопца, да под разговор…, - поддержал Горин и, поднявшись, принялся со-ставлять пиалы и соусники на блюдо, — помыть бы надо. Не люблю грязную посуду…или опустошённую. Знаешь, в юности у Теофиля Готье я вычитал фразу, что-то вроде: "…зрелище пустых бутылок способно повергнуть пьяницу в глубокое уныние", то же мож-но сказать про обжору и пустые тарелки.

Шершнев собрался, было, возразить, мол, утром придёт горничная и под присмотром Марины…, однако остановил язык, своевременно сообразив — Великий Магистр всё делает просто, но ничего не делает просто так.

"Скорее всего, он намеренно выдерживает паузу, чтобы я, посидев в тиши и одиноче-стве, попробовал рассортировать и увязать. Кое-какие контуры, конечно, высвечиваются, но картинка возникает, мягко говоря, фантастическая".

Из "плацкарты" выдвинулся Вячеслав.

— Сопоставляешь? — Сходу поинтересовался он, вкладывая в вопрос крохотульку иро-нии. — И как?

— "Звёздные войны", — пожал плечами Виктор, — Джедаи из Карелии. Не слишком наво-рочено? И с неандертальцами туманно, и с архетипом.

Горин расплескал коньяк по мыльным пузырям.

— В юности, — он, подышав над пузатеньким бокалом и чуть-чуть пригубив, поставил его на стол, — я зачитывался фантастикой, и с лёгкостью воспринял профессорские открове-ния. Я бы даже сказал: с энтузиазмом. Помнишь, в те годы это незаслуженно забытое слово встречалось на всех агитационных плакатах, посвящённых комсомольским стройкам. Тогда мы верили всему. А потом взлелеяли в себе комплекс занудства с циничным недоверием, возвеличив сие до мудрости.

— С занудством это ты в точку.

— Грешен, люблю помовать словами. Забалтываясь, пропитываешься самоуважением. Не по сединам мудёр — по мове.

— Слава, — взмолился Виктор, — давай по делу. Э?

— Так я и говорю: Мудрость старого профессора и его авторитет не позволяли нам усомниться ни в единой запятой. А рассказывал он вещи преудивительные. Да, в скалистых урочищах Тибетского нагорья действительно затеряны таинственные пещеры, в них лежат кости давно умерших людей и стоят каменные алтари. На них отправляли свои действа жре-цы древней религии Бон, но сами алтари перешли к поклонникам Бон от ещё более древних верований. Именно оттуда, из пещер, якобы, некогда явились в отдалённые буддийские да-цаны первые Учителя. Случилось это много больше тысячи лет назад. Обладали они очень необычными умениями. Как потом сформулировал сам профессор, они, вводя себя в особое состояние, могли контактировать с биополем любого человека, целенаправленно влияя на него. И не из любопытства они заявились, а в поисках учеников. От желающих, сам понима-ешь, не было отбою, но лишь единицы из сонмища могли воспринять таинственные умения, а воспринявшие сами становились Учителями. И не то, чтобы Учителя капризничали или ограничивали круг последователей, нет, просто сами ученики, как ни бились, не могли при-близиться к постижению древней практики. Необходимо было какое-то условие, особое свойство, данное человеку от рождения. Что за свойство, будущий советский профессор то-гда не знал. В их дацане, в отдельной келье жил очень старый человек, и монахи называли его Учителем. Иногда к нему приходили молодые послушники, он с ними общался, но ни-кому не отдавал предпочтения. Юный Дорджиев, когда немного подрос, в день своего пят-надцатилетия тоже пришёл поклониться Учителю. Профессор вспоминал, как лысый, мор-щинистый старик взял его за руку и долго молчал, прикрыв глаза, будто дремал, а потом оч-нулся и радостно воскликнул: "Ты, мой ученик!" Старик увёл его из монастыря. Они, оде-тые лишь в плащи на голое тело и в сандалии на босу ногу, питаясь сухими лепёшками и сыром из молока яков, несколько дней брели по обледеневшим кручам. Юноша был послушником, но не дураком и понимал, что обычному человеку такой путь не под силу. Каждый раз, когда лютый холод обездвиживал, Учитель, словно чувствуя момент, брал его за руку, оделяя частичкой тепла, и они шли дальше. Дорогу он, естественно, не запомнил. Наконец перед ними открылся вход в пещеру, состоявшую из анфилады полостей-залов. В самом дальнем покоились человеческие костяки. Учитель привёл его туда и сказал: "Это твои и мои предки, в твоих жилах бурлит их кровь". — Вячеслав Владимирович потянулся к бокалу, пояснив. — В горле пересохло. Улавливаешь намёк?

Шершнев синхронно с другом отхлебнул коньяку.

— Ты уже битых три часа изъясняешься намёками, — он постучал пальцем по циферблату своей "Омеги", — но я с удовольствием слушаю тебя.