Закон Талиона - [111]

Так приговаривая, Вячеслав Владимирович направился к холодильнику и по-хозяйски распахнул дверцу.

Шершнев встрепенулся.

— Пойду, пожалуй, лицо ополосну. Ты не думай, мне сегодня весь день хочется спать. Чёрт знает…, на думском заседании чуть не уснул.

Горин одобрительно хмыкнул, расставляя на подносе тарелки, пиалы и соусники.

Опираясь на трость чуть тяжелее обычного, Виктор Сергеевич, миновав "плацкарту", прошёл в ванную комнату и встал напротив раковины перед зеркалом, постоял с минуту, вглядываясь в отражение. Нет, физиономия вроде не помятая и даже холёная, морщины не-глубокие, демонстрирующие некую благородную усталость, эффектные пепельные пряди в пока ещё роскошном чубе — в целом неплохо, не стыдно мелькать по ящику. Чего ж так да-вит? Может быть, я просто-напросто боюсь услышать в рассказе Славы что-то такое, что многократно увеличит груз моей личной ответственности? Э? Мы знакомы уже восемь го-дов, девятый пошёл. Сотрудничаем. И дружим. Без его участия я вряд ли бы стал тем, кем стал. И Союз отставников не возник бы, во всяком случае, в таком виде, а это помощь тыся-чам бывших офицеров. За всеми моими успешными делами маячит тень "Великого Магист-ра". А в его дела я никогда не лез. Знал, конечно, что дела эти зачастую противозаконны, и в отношении отдельных преступников, жестоки. Но ведь благородны! Знал и оправдывал. И сейчас не сомневаюсь в их конечном гуманизме. Однако дистанцировался. Разграничение полномочий и ответственности: это ваше — это наше. Значит, я опасаюсь перешагнуть эту самую границу? Стоп! Когда это я уходил от ответственности? Э? Расслабился в кабинетном уюте? Фигушки! Не дождётесь! Это ты кому говоришь?! Это я себе говорю.

Виктор Сергеевич с удовольствием умылся холодной водой и, просушив лицо и руки, отправился в кабинет, бодро постукивая тростью.

Дядя Слава уже успел сервировать стол для позднего ужина: половину большого блю-да занимали пласты исходящего слезой сыра, на другой половине горой лежала терпко пах-нущая зелень, рядом стояли пиалы с соусом, парующие чашки с чаем и корзинка с крупно нарезанными ломтями серого хлеба.

Шершнев, оглядев всё это нехитрое великолепие, сглотнул и опустился в кресло, пове-сив трость на спинку.

— А я-то думал, — заявил он, пристраивая край салфетки за воротник, — чего мне не хва-тает?

— На здоровье. Ты ешь, и…, - Горин подтянул к себе одну из пиал с шоколадного цвета соусом, — слушай, а я буду рассказывать. У-у, жидкое пламя!

— Такое пламя, гм-ам-гм, — проглотив гремучую смесь сыра с соусом, Виктор ухватился за чашку, — такое пламя заливают холодным красным.

— Вино после коньяка?

— Ладно, сойдёт и чай. Чёрт, проголодался. Ну, я слушаю.

— Угу. Профессор нас похвалил. "Очень хорошо, — сказал он, — память, как базовый эле-мент разумной деятельности, а каковы механизмы усвоения, закрепления и использования? И вообще: как протекает процесс мышления? Что такое сознание и самосознание? Не надо, не пытайтесь ответить. Ясности в этих вопросах нет, и в обозримом будущем не предвидит-ся, хотя бы потому, что ответы лежат за пределами возможностей человеческого разума. Да, да, попытка мыслью охватить разум сродни вытаскиванию самого себя из болота за волосы. То, о чём я буду сегодня говорить, запоминать не обязательно. И даже не старайтесь понять всю сложность проблемы, просто отметьте для себя, что она существует и однозначных от-ветов не имеет. Воспринимайте излагаемую информацию, как преамбулу к предстоящему эксперименту". А потом он вылил на нас такую прорву информации, что я и по сей день не могу разложить её по полочкам в своей голове — сплошной сумбур. Передам, как смогу, да это и не важно, главное, чтобы ты проникся, как прониклись мы перед экспериментом. Не, не спеши, про эксперимент после. Лучше налегай на зелень, говорят, способствует памяти. Слушай дальше. Оказывается, он по специальности биофизик и начинал свою работу ещё в двадцатых годах в лаборатории, руководимой профессором Александром Гавриловичем Гурвичем. Именно Гурвич ввёл понятие биополя, столь широко используемое сегодня вся-кими так называемыми экстрасенсами. "Представьте себе, — говорил он, — всего несколько лет, как закончилась гражданская война, в СССР голод, разруха, тифозные и холерные эпи-демии, недобитые банды, басмачество, разгул уголовщины в городах, золотой запас страны вывезен и утерян, сама страна в кольце экономической блокады, нет денег на самое необхо-димое. И в такой обстановке Совет Народных Комиссаров счёл возможным выделить сред-ства для финансирования исследований в области биофизики. Почему? Неужели изучение физических процессов, протекающих в живом организме настолько важно для молодой Со-ветской Республики? Я, как рядовой сотрудник, в ту пору не мог взять этого в толк. Причину такой непонятной расточительности я узнал значительно позже, во время моей встречи со Сталиным"…Ага, вижу искорки интереса! Профессор был с нами откровенен, видимо, знал, что все мы вскоре станем одними из самых засекреченных сотрудников одного из самых засекреченных учреждений в мире. Он поведал нам, что по указанию товарища Сталина всю жизнь занимался проблемами мозговой деятельности человека, но в подробности вдаваться не стал, а для начала просветил нас по поводу генетического кода, как единой системы "записи" наследственной информации в молекулах нуклеиновых кислот. Повторюсь — шестьдесят девятый год. Это сейчас каждый второй — кроме каждого первого — что-нибудь краем уха да слышал о науке генетике, а тогда… Да, вернёмся к генетическому коду: какова вероятность того, что случайная комбинация атомов организуется в молекулу нуклеотида, а та, в свою очередь, сцепившись с ей подобными и всякими-разными другими в определённом сочетании, совершенно случайно, образует вещество, в котором как-то вдруг появится и реализуется информация о живом организме, его зарождении, свойствах, структуре, включая репродуктивную функцию? Фи! Я тебе уже говорил — такой ответ у нас не поощрялся. Впрочем, профессор ответа не ждал, а ответил сам — исчезающе мала. Расчёты, во всяком случае, показывают, что тех пятнадцати-двадцати миллиардов лет, что существует наша Вселенная, для такого дела явно недостаточно. "И, что из этого?", — спросили мы. "Завяжем узелок на память", — ответил он…Ты чего?