Закон свободы - [94]

Он отрывался от стола, вставал, с трудом распрямляя онемевшие ноги. Тяжкая боль давила грудь, спину пронзали кинжалы. Он задувал лучину и, сделав три неровных шага, падал на холодное жесткое ложе, чтобы забыться на время.

Однажды ему снилось, что он приговорен к смерти. Он стоит в веренице людей, таких же, как и он, ожидающих казни. Впереди трудится палач, то и дело взмахивая остро отточенным топором. Каждый подходит к плахе, преклоняет колена, кладет голову на изборожденный предыдущими ударами обрубок дерева; взмах топора — и голова катится прочь, тело убирают, а к плахе шагает следующий. Джерард подвигается к неминуемой казни вперед, шаг за шагом, вместе со всеми, но в душе его живет надежда, что с ним, именно с ним, такого быть не может: что-то спасет его. Но вот он почувствовал, что палач взмахнул топором над ним и… чуда не произошло. Он явственно ощутил, как топор упал, холодное острие вонзилось в шею. «Что дальше?» — мелькнула безумная мысль, горячая волна крови захлестнула грудь, и он проснулся.

В хижине было темно. Что-то тихо потрескивало в углу под окном. Джерард сел, огляделся. До рассвета, видно, еще далеко. Странный сон.

Спать больше не хотелось. Он встал, высек огонь, зажег лучину. Подошел к столу, на котором в беспорядке валялись исписанные листы.

Он задумал этот трактат как полное осмысление духовной и земной жизни человека. В нем должно быть тринадцать глав: «Что есть древо познания добра и зла», «Что есть древо жизни», «Что есть человек»… Готовы были семь глав из намеченных тринадцати.

«….Те, кто живут внешним, — читал он, — полны внутреннего беспокойства; их пробирают многие горести; рабский страх в душе их заслоняет дорогу к древу жизни; они не осмеливаются жить жизнью свободной общности…»

«…Вы, угнетатели, властители мира, вы, кто думаете, что бог благословил вас, потому что вы сидите на троне, с которого изгнали прежних тиранов! Помните ли вы об этом? Вас свергнут, свергнут, свергнут!»

Дверь стукнула. Он поднял голову, хижина поплыла перед глазами, перо упало. Слабой больной рукой рванул ворот, глотнул сырого свежего воздуха… Перед ним стоял Генри.

— Ты подожди. Подожди… — проговорил Джерард, боясь потерять мысль. — Сядь, почитай пока. Мне чуточку осталось…

Он не глядя сунул в руку Генри пачку исписанных листов и снова склонился над столом. Нельзя было закончить седьмую главу, не сказав о грехе. Самом большом грехе мира. Собственно, их было два. Первый — когда человек запер сокровища земли в сундуках и домах. Второй грех подобен первому и имеет ту же природу. Это — захватить землю силой меча и потом, согласно своим собственным, придуманным законам, вешать и казнить всех, кто берет ее плоды для нужд своих.

— Ну и ну, — проговорил Генри, не поднимая головы от листов. — Ты думаешь это напечатать?

— Непременно. — Джерард дописывал последнюю фразу.

— Тебе что, в Тауэр очень хочется? — не отставал Генри. — Тебе здешних лордов мало, ты и на правительство замахнулся?

— Я на правительство не замахиваюсь. Я хочу сказать им правду.

— Ну как же, тут сказано, что наше правительство от антихриста. И управляет «по тираническому закону». Ты забыл указ: «Кто назовет нынешнее правительство тираническим, узурпаторским или незаконным, виновен в государственной измене». Это не шутка, за это смертная казнь полагается! — Генри сердито потряс листками.

— Ложное правительство и ложную церковь действительно следует низвергнуть. И мы сделали первый шаг, предав короля казни. Теперь надо строить.

Генри всплеснул руками.

— Ну вот, поговори с ним! Когда я ему толкую о том, что надо действовать, вырвать власть из рук злодеев, он отвечает, что он против насилия, заклинает не поднимать меча. А сам призывает все ниспровергнуть — правительство, церковь, законы, собственность! Да ты гораздо опаснее для них, чем Лилберн!

— Опаснее?.. — Джерард задумался. — Может быть, ты и прав. Левеллеры, и Лилберн в их числе, хотят заменить власть короля и аристократов властью мелких владельцев — ремесленников, фригольдеров… Я же здесь говорю о другом — об истинном равенстве всех людей, об общности, об объединении всех в одно братство.

— Ну хорошо. — Генри встал, прихрамывая, подошел к окну. — Но ты только что призывал всех подписывать клятву верности Республике. Писал «Открытие духа Англии». А сейчас требуешь ниспровергать?

— Я хочу показать цель, куда мы должны идти. Конечную цель, понимаешь? Там действительно не будет ни лордов, ни правителей, ни власти вообще. И церкви продажной не будет. Но сейчас нам надо поддержать Республику: она сделала немало. Она осмелилась казнить короля, свергнуть тиранию. И может быть, правителям нашим удастся встать на правильный путь.

— Им удастся, как же… — проворчал Генри. Ему тоже хотелось верить. И не получалось…

По ночам, воровски оглядываясь, они валили деревья в общинном лесу и везли их на продажу. На дорогах встречали беженцев — худых, бледных, как тени. Сколько семей в Англии не имели ни семян для нового сева, ни денег на их покупку?..

А последний раз, возвращаясь на рассвете из Гилфорда, они с Томом наткнулись на мертвецов. Три трупа лежали у дороги — тщедушный мужчина с серым обострившимся лицом, худая женщина и поперек — девочка лет пяти; они лежали на ледяной земле, на лицах и руках чернели пятна. «Чума…» — сказал Том и невольно перекрестился.