Закон свободы - [92]

5. «ОПРАВДАНИЕ»

Пастор Платтен сидел у себя в библиотеке и внимательно изучал трактат. Этот человек, Уинстэнли, поистине дьявол. Он и здесь умудрился оставить его, Платтена, в дураках. Памфлет назывался «Раскрытие истинного духа Англии».

После того как Элизабет столь неожиданно и твердо отказала Платтену, после всей этой безобразной сцены (как мог он, пастор, слуга божий, так забыться и облить женщину потоком грубых угроз!) ему стало совершенно ясно, что с копателями и их вождем надо покончить как можно скорее.

Но как покончить? Фэрфакс тогда с трудом согласился послать солдат, вряд ли он сделает это во второй раз. Да и диггеры сидят в норах, не вылезают. Февраль на дворе. С разгоном надо подождать до весны, до пасхи.

Пастор перелистал памфлет до конца. Последние две страницы занимало приложение под названием «Призыв». Брови Платтена поползли под очками вверх. Это было обращение к женщинам с призывом не участвовать в собраниях рантеров. «Их свобода, — писал Уинстэнли, — суетна и пуста; а если вы от таких рантерских радений зачнете младенца, то знайте, что отца у него не будет. Он оставит вас и уйдет, пользуясь своей свободой, к другим женщинам».

Далее в приложении говорилось, что диггеры никакого отношения к рантерам не имеют. Наоборот, если кто скатится до рантерства, значит, он перестал быть диггером. «Эта приманка обманных удовольствий, — читал пастор, — соблазняет глупых юнцов и ввергает их в рабство. Она питает праздность, жестокосердие и лживость, заставляя людей говорить одно, а делать другое, чтобы наслаждаться все больше. Она наполняет тело болезнями, мерзостью, отравой и сифилисом, а в душу вселяет гнев, недовольство и раздражение; это царство сатаны внутри вас…»

Для чего этот человек так старательно открещивается от рантеров? Он боится, что его копателей спутают с развратниками и пьяницами. А не замешать ли его в их делишки? Его видели выходящим из дома Бриджет, шлюхи, которая дала пристанище Кларксону и его друзьям. Может, они и в самом деле связаны?

Это была блестящая мысль. Смешать врага с грязью, объединить в людской молве с подонками, потаскухами и ворами! Отлично!

План действий мгновенно сложился. Дать знать церковным властям Кингстона… нет, и Лондона тоже. Пагубная ересь, как чума, разъедает страну. Мало того что некие отребья, именующие себя диггерами, хотят сделать общей землю, они хотят ввести общность жен! Их надо отлучить от церкви. Ах боже мой, как яростно все они, и Принн, и пастор Платтен, боролись десять лет назад за отмену церковных судов и добились своего, а вот сейчас и пожалеешь… В застенок бы их, на дыбу! в Высокую комиссию! Нет, имел смысл надзор за совестью, строгий контроль за нравами, имел… Вот вам плоды свободомыслия… И в парламент написать. Пусть составят комитет, издадут акт о наказании атеистических, богохульных и гнусных ересей. Тюрьма, штраф, изгнание, галеры — что угодно, лишь бы пресечь…

В доме стояла мертвая тишина. Пастор писал в Лондон.

— Элизабет, ты не должна ходить к нам так часто.

— Но почему же, почему? — в голосе ее звучала тоска.

— На тебя не должна падать тень. Сейчас еще эти рантеры… Кое-кому очень хочется показать, что мы с ними — одно… Элизабет, пойми, — мягко сказал он, — сейчас еще не время…

Глаза ее сверкнули.

— Но когда же, когда? И придет ли оно, это время? Разве мы не свободны уже сейчас? Ты сам говорил о свободе.

Он усмехнулся невесело.

— Свобода не может быть безграничной. Тогда это не свобода, а распущенность. Как у рантеров. Такая свобода не дает счастья. И полноты жизни. На всякую свободу должен быть свой закон.

Она опустила голову.

— Ты хочешь, чтобы я ушла совсем? Но у меня здесь братья…

Он отвернулся к окну, нахмурился. Сжал руки.

— Когда-нибудь придет день… Надо только не терять веру. Я говорю тебе: время наше настанет. Для нас всех. И для нас с тобой.

Он подошел к ней, в глазах была мука. И вдруг она поняла. Пока остаются господа и слуги, пока она, Элизабет, почитается как дочь дворянина и офицера, а на Джерарда смотрят как на нищего поденщика, пока, наконец, существуют старая церковь, и обычаи, и предрассудки, и этот его брак с Сузан, давно сметенный временем, но живущий в сознании людей, — не видать им счастья. Он будет отдавать жизнь колонии, снова и снова возрождать ее и отстраивать. Для него это — главное в жизни. А она…

— Хорошо, я постараюсь не приходить сюда, — сказала она, не глядя ему в лицо. — Эти деньги я оставляю для братьев. Пока Генри не получил свою долю. Это необходимо.

Она положила на стол вышитый тугой мешочек и шагнула к выходу. Он ее не удерживал. Перед ним мелькнул нежный профиль, трогательно обрамленный чепцом, тонкая шея, выступавшая из складок темной пуританской шали. Дверь закрылась.

Он писал: «Оправдание тех, чье намерение — сделать землю общей сокровищницей, тех, которых называют диггерами. Или некоторые основания, составленные ими против неумеренности в использовании дара творения, или необузданной общности женщин, что носит название рантерства».

Рантерство разрушает мир в семье, и муж и жена уже не могут любить друг друга: мужчины топчут домашний очаг и оставляют своих детей сиротами, женщины забывают долг материнский и супружеский.