После того как открывалась дверь, мы слышали тяжелые шаги на лестничной площадке и еще двенадцать – по скрипучим ступеням. Один громче другого, все ближе к первому этажу.
Инстинкт подсказывал нам – от него надо держаться подальше. Когда слишком много раз попадешь ему под горячую руку, быстро учишься избегать таких ситуаций.
Не помню, когда именно я осознала, что жизнь нашей семьи далека от нормальной. Что у большинства детей есть отец, который их не колотит, который их любит. Отец, который не называет тебя ошибкой природы, созданной из отходов плода, разделявшего с тобой материнскую утробу, который не говорит, что лучше бы ты был приемным.
Даже в очень юном возрасте я поражалась: что же я натворила, раз он меня так ненавидит? Причем ненавидел он именно меня, а не Росса.
Только меня.
Когда слышишь подобное день изо дня всю свою жизнь, это становится нормой, и, более того, ты начинаешь в это верить.
Взрослея, я стала проводить время у друзей и с изумлением обнаружила, что их отцы совсем другие.
В подростковом возрасте во мне закипели гормоны, и я превратилась в озлобленную и запутавшуюся девушку, которая отчаянно нуждалась в отце или в ком-то, кто мог бы его заменить. Начались ссоры, проявления гнева. Я внезапно обрела свой голос, а ему это очень не понравилось, и он стал бить меня по лицу.
– Ты ничтожество! – орал он. – Ни один мужик на тебя не посмотрит!
И я ему верила.
С возрастом противоречия усилились: я ненавидела его все больше из-за того, как он со мной обращался, и при этом жаждала его любви и одобрения, надеясь, что однажды он все-таки будет доволен своей дочерью. Надо только приложить усилия. Надо сделать все правильно. Не может ведь он ненавидеть меня… беспричинно.
Мама старалась изо всех сил, но он вселял страх и в нее. Помню, как она бежала к двери встречать почтальона, чтобы забрать счета или повестки в суд, пока он не увидел.
Жизнь отца состояла из сплошных преступлений, и с годами они становились все серьезнее.
Какая ирония – дочь уголовника пошла в барристеры.
Со своей шайкой идиотов он вечно искал, во что бы еще ввязаться. Когда я была маленькой, он иногда пропадал куда-то на долгое время. Мама говорила, он в командировке, но потом я поняла, что отец сидел в тюрьме. Сроки ему давали все бо́льшие, чему я только радовалась. Даже в детстве понимала, что он опасный и внушающий ужас преступник.
Как-то раз поздно вечером друзья отца пришли к нам в дом, чтобы обсудить «одну возможность». Мне тогда было пятнадцать. Я вышла на лестничную площадку и тихонько устроилась на верхней ступеньке, боясь даже дышать. Он убил бы меня, если бы заметил.
Они сидели на кухне и говорили о предстоящем деле – вооруженном налете на ювелирный магазин в следующем месяце, в один из субботних дней. На отца возлагали основную роль. Упоминались пистолеты, балаклавы и машины, чтобы скрыться с места преступления.
Сердце билось так часто, что было готово выскочить из груди. Это уже слишком. Что мне делать с такой информацией? Нельзя же просто оставаться в стороне. Они явно дали понять, что не пожалеют того, кто им помешает. Голова шла кругом. Я не могла им этого позволить. Как мне жить дальше, если кто-нибудь пострадает во время налета? Может, рассказать маме или Россу? Нет, они либо посоветуют мне помалкивать, либо, что еще хуже, скажут ему.
У меня оставался только один выбор – заявить в полицию. Анонимный звонок, никто и не узнает, что это я.
Но что станет с ним? Он отправится в тюрьму, и, видимо, надолго. Тогда-то я и поняла.
Это шанс.
Мы – а я особенно – не в силах были больше терпеть. Вот она, возможность избавиться от него. Однако какой ценой? Не замучает ли меня совесть, если я сдам собственного отца? Это ведь ради всеобщего блага. Может, и ему пойдет на пользу. Осознает свои ошибки – времени будет предостаточно. В тюрьме полно всяких курсов и занятий, так что он получит долгий урок.
Сложнее всего оказалось позвонить. Я села на автобус и поехала в другой конец города, чтобы трясущимися руками набрать 999[11] из телефона-автомата. Изобразила дурацкий голос в надежде, что меня не опознают.
– В субботу в двенадцать часов планируется ограбление ювелирного магазина «Голдпатрик». Они будут вооружены и жестоки. Э-э, спасибо. До свидания.
Вот и все. Я предрешила судьбу отца, то есть навлекла на него хренову кучу неприятностей.
Я чувствовала, что должна поехать туда и сама все увидеть. Около часа я бесцельно бродила по городу, от тревоги кружилась голова, желудок сворачивался в узел. Надо найти подходящее место для наблюдения. Не слишком близко, иначе отец меня увидит.
«Голдпатрик» находится на Хай-стрит, рядом с главной улицей, напротив полного зелени парка. Ювелирный хорошо просматривался из-за ворот рядом с деревьями.
В 11.57 я заняла позицию и следила за происходящим в магазине. Там было человек восемь, не считая сотрудников. Хотелось крикнуть: «Бегите оттуда!», но мысль о том, что скоро приедет полиция, успокаивала.
И тут до меня дошло.
Что, если полицейские НЕ приедут? Вдруг они приняли мой звонок за телефонный розыгрыш? Я-то действовала из расчета, что они сразу возьмутся за дело.
