Закон предков - [65]

Ченга тоже поддался веселью и начал смеяться, окончательно простив медведю грабеж.

За время жизни в тайге Ченга видел разных хитроумных хомоты, которые умели проделывать всякие штуки: выдавливать из закрытых жестяных банок свиную тушенку и сгущенное молоко, спускать камни на головы горных баранов, дудеть в отверстия скал — единственно для развлечения! Один хомоты в позе притаившегося охотника сидел на берегу речки Кыи, держал в лапах палку. Когда по перекату пробивался мелкий хариус, зверь тихо сидел, но, едва показывалась крупная рыбина, хомоты хлопал дубиной, глушил рыбу.

Этот и вовсе догадливый: месил тесто, воду носил ведром из Куварки! Такого Ченга не видел.

Глухонемой приставил ребро ладони ко лбу и добавил еще два пальца: вот, дескать, какой башковитый — семь пядей во лбу! Федор ткнул себя кулаком в грудь, затем в грудь Ченги и махнул рукой вдаль. Это значило: почти как человек — ты и я!

— У-у — сказал Ченга, — большой умник, дяличи!

Федор все топтался и загребал кривой рукой воздух, показывая, как стряпал медведь. Ченга повернулся к Улькану в надежде найти улыбку на его гладком лице. Но в щелках глаз парня по-прежнему мерцали ледышки ехидства.

— Дураки — радуются! Зверь их обчистил, а они радуются! — спускаясь к реке, едва различимо буркнул Улькан.

— Вернись! — велел Ченга. — Ты — молодой, крепкий. Паси сегодня оленей — твоя очередь.

— Мне некогда, — насмешливо бросил снизу Улькан, стараясь перекричать шум Куварки.

— Долбомо! Грубиян!

Улькана взяли вместо заболевшего старика Чокоты, и теперь Ченга жалел об этом.

От раздражения и усталости ноги Ченги мелко дрожали. Носком мягкого унта он толкнул маленький радиоприемник, стоявший на траве. Радио испортило парня. Только вот на охоту Улькан ходит без радио. Ест с приемником, спит с приемником. Оленей пасет — тоже держит радио возле уха. Слушает хвастливые песни и речи на всех языках. Хвастливые и непонятные голоса крутят беспокойный дым в пустой голове. «Проклятая работа!» — каждый день одно и то же твердит Улькан. Спит и видит нарядный большой город, где всегда весело и можно жить без работы. Каждую весну Улькан улетает искать такой город, но скоро прилетает обратно — с пустыми карманами и зеленым лицом. Лет пять назад парень окончил десятилетку и стал думать, что ему надо жить как-то особенно.

— Не возьму другой раз в бригаду! — говорит сам себе Ченга.

Федор, стараясь не потревожить расстроенного бригадира, утопал к стаду. В синеве неба, плотной до черноты затвердели сугробы-облака. От их блеска ломило в глазах.

К югу, над гольцами Чунгур-Хаяты, небо было белесым и мягким. Туда, вдаль, уходила тайга, вся в летнем дыму дыхания. Сизый дым этот притенял дальние сопки, напускал на кедрачи и поляны таинственность, которая тревожит сердца молодых, манит в обманчивый путь.

Сквозь утихшее раздражение Ченга вспоминал себя в молодые годы. Как Улькана сейчас, его тогда тоже звало в зыбкую даль: вот за тем хребтом счастье и радость, вот за тем… А там еще и еще хребет, и все везде одинаково. Всегда у тебя остаются две руки, две ноги. Одна печень и один рот, который всегда требует еды. И везде надо уметь работать, ничего не меняется. Или притворяться, или работать — одно из двух.

Война выхватила из тайги Ченгу, за тысячу хребтов и сопок понесло Ченгу в гремящем вагоне. Война кончилась, пока ехал. В городе на краю земли (дальше простиралось море — чужие страны за ним) Ченгу посадили учиться, но он всегда думал о речках Кыя и Тыгда, о тайге, где все просто, красиво и нет никаких хитростей. Ничему вдали от родной тайги Ченга не радовался: синие дали зря манят, обманывают. Что есть у человека внутри, то и будет. Со стороны не прибавят.

Улькан этого не поймет. А может, поймет? Молодой совсем!

Ченга, успокоенный ходом своих мыслей, поднял к глазам бинокль.

Соседнюю лавикту, зеленовато-рыжую от ягеля, как бы вдруг занесло пылью, затушевало. Не стадо ли диких оленей набежало из редколесья? На Тыгде было: накатилась лавина прожорливых дикарей — ягель на лучших выпасах вытоптали за одну ночь. С Тыгды пришлось уйти раньше времени. Хорошо еще дикие стадо не увели. Когда рядом дикие, домашние олени быстро дичают, сливаются с дикими и уходят.

Лавикта очистилась, посветлела — оказывается, тень упала от облака. В бинокль хорошо виделся мягкий ягель, похожий на лисий мех. Различались редкие деревья, клубы округлых кустов стланика в сопках.

Где-то в этих сопках бродит хомоты — умник, дяличи, родоначальник людей рода Улуткар. Все это, конечно, улигер — сказка, красивая сказка для детей и взрослых, но она помогала древним жить, охотиться и сохранять богатство тайги. Не бей стельную сохатину, если даже ты голоден, не бросай в сухую траву горящую спичку, не бери соболя из чужой ловушки — дух тайги видит, помнит. Хомоты, прародитель людей рода, пытливо смотрит сквозь чащу. Все это, думал Ченга, было уместно, красиво — как узоры на кумалане. И это помогало жить, оберегать в себе силу и доброту ума. А иначе как было выдюжить древним?

Улькан вернулся на заходе солнца — голодный, с пустыми руками. Наелся, лег на оленью шкуру и опять взялся за свой радиоприемник. Воздух скребла визгливая музыка.