Заколдованное счастье - [2]

Что заходится маятой:

Не домучить короткий июньский сон…

В этом сердце мой стих,

Как стон…

Где б он ни был,

Его я найду,

Найду.

И коль не на радость —

Себе на беду.

РОДИНА

Полыхает заря,

Голубые

За рекою теплеют снега, —

Все знакомо,

Но снова впервые

Я встречаю твои берега.

До чего же она многолика,

Наша тихая матерь-земля!..

От истоков

До устья Великой

Исходил я леса и поля.

И от устья опять —

До начала

Разливанная лада-волна

Лютой вьюгой меня привечала,

Жар-цветами дарила сполна!

Здесь и летом,

И в зимние стыни

Без умолку гудят провода,

И столбы электрических линий,

Будто люди,

Текут в города.

За болотом фабричные трубы

Не дадут в глухомани пропасть.

Тянет солнышко жаркие губы,

Чтобы к росной поляне припасть.

По утрам дергачиные всклики

Будоражат зеленую тишь.

И птенцами рассветные блики

Осыпаются в темный камыш.

Я дышал половодья кипеньем,

Слушал пульс потаенных ключей,

Упивался воинственным пеньем

Одуревших в любви косачей.

И не раз у лосиного стада,

Замирая,

Стоял на виду…

Как мне мало,

Как много мне надо!

Я к тебе,

Как на праздник, иду!

ГОРЯЧЕЕ ВРЕМЯ

Мелькают бескрайние русские версты,

Проносятся мимо стремглав…

В зеленых деревьях

Деревня, что остров, —

Плывет в половодии трав.

Плывет,

Погруженная в думу-заботу,

Под вечер устав от хлопот,

А утро торопит,

Зовет на работу:

— Хозяева, дело не ждет!..

На лемехе плуга

Земля не успела

С весенней страды

Прикипеть,

А время озимые сеять приспело —

Нам снова на пашне хмелеть.

На час

Оторвав от баранок ладони,

В обнимку с землей засыпать.

И снова в машинах

За счастьем в погоне

Рассветные зори встречать.

«Отсугробились сугробы…»

Отсугробились сугробы,

Отдымили,

Отплясала суматошная метель.

Мы о стужах и о вьюгах

Позабыли

В эту звонкую апрельскую капель.

Да и нам ли не забыть

О непогодье,

Если морем разливается река

И на льдинах лиловатые разводья

Разбегаются

При вспышке ветерка…

За ночь инеем чуть-чуть посеребрены,

Хороши

Необозримые поля:

Воды вешние веселым перезвоном

В даль зовут

И призадуматься велят.

«Избы отцовской сени…»

Избы отцовской сени

Мне дарят тихой просини

Задумчивую милость.

Сюда как будто осени

Сама душа вселилась.

Сюда, к лесной сторожке,

Неслышные, сторожкие,

Как лоси к водопою,

Сошлись тихони-стежки —

Ни сна им, ни покою!

Толпятся в сенцах тени

На невидимках-лапах

Знакомо и туманно.

Укропа крепкий запах

Колдует безобманно.

Вдыхаю сумрак пряный,

Родной,

Извечный,

Странный.

И вдруг — мороз по коже:

Неужто я прохожий?!

ИСКРА

В глухомани глухариной,

На задворках у мшарин,

Как журавль,

Ногастый, длинный,

Жил мужик,

Не дворянин.

Никогда он не был ловким,

Не скопил рублевки впрок.

Но, однако, сына

Лёвкой

На потеху всем нарек.

С этим именем нездешним

Жил я, весел и здоров:

Рос,

Гонял по водам вешним

Краснолапых гусаков.

И пришло, —

Раскрылось слово

Вещей силой колдовской:

Батя

Именем Толстого

Взбаламутил мне покой.

Хоть не сам себя,

Так сына

Высоко решил взмахнуть:

От сохи да от овина —

На крылатый песни путь!

Я не знаю, может, это

И заставило меня

Путь прокладывать

В поэты,—

Нет же дыма без огня!

«Опять меня тревожат журавли…»

Опять меня тревожат журавли,

И, чуя непогодье, ноют раны.

Опять не спится:

Вижу, как мы шли

Сквозь полымя и стужу,

Партизаны.

Молчал сторожко дьявольский простор,

Погибель и спасение сулящий.

Октябрь костры червонные простер.

А жизнь, что день, милей,

А клюква слаще…

Измаянных,

Израненных в бою,

Чуть сплоховал —

Болото хоронило!

Над нами журавли в косом строю,

Срезая ветры, торопились к Нилу.

Внимал их крику неоглядный мох

И набухал туманом и тоскою.

Я слушал их

И к лютой боли глох,

Сжимал ей горло слабнущей рукою.

Который день тянулись прямиком,

Под стать тревожной и печальной птице.

Тебя, болото,

Будто отчий дом,

Мы покидали

С клятвой возвратиться.

Не только мох осилили,—

Прошли

Пути иные — этих не короче.

Знать, потому о прошлом журавли

Опять трубят —

И сердце кровоточит!

«С плеч избитых…»

С плеч избитых,

С израненных спин

Дула черных зрачков

Не сводили.

В ельник частый

За дальний овин

На расстрел партизан уводили.

Над землей

Кровоточил восход,

Стыл над гумнами месяц глазастый.

Два мальчишки

В последний поход

Отправлялись по хрусткому насту.

Шли раздетые,

Шли босиком,

След багровый в снегу оставляли.

Их в деревне за каждым окном

Наши матери благословляли.

Сколько пролили женщины слез,

Пряча скорбные очи в косынки…

А у них

Даже в жгучий мороз

В потемневших глазах

Ни слезинки!

РУССКАЯ ДУША

Воевал четвертый год,

Свыкся,

Битва — как работа,

Только сердце жгла забота

Неуемней всех невзгод.

Сквозь огонь вела солдата

День и ночь —

Вперед, вперед,

В ту страну, что виновата

В бедах русского бойца

До кровинки!

До конца!

Но пришел далекий срок —

Долгожданная расплата:

На чужой шагнул порог

С наведенным автоматом.

Фриценята у стены

Жмутся в кучу, как зверята,—

Дети горя и войны…

В окна ластится закат,

Догорает день на склонах…

А в груди —

Набат, набат!

А в глазах — огней зеленых…

«Дочка!

Доченька Алена!..

Вот он,

Вот отмщенья час —

Полоснуть из автомата!..» —

Воин зло сощурил глаз:

— Что, спужалися, ребята? —

И, скривив в усмешке рот,

Из мешка достал краюху:

— Ничего, бери, народ.

Ни пера вам и ни пуха!

Эх!..—

И вышел из ворот.

СОВЕСТЬ

Бывает, пооблепит лень

Тягучей паутиною…

Тогда — как совесть —

Давний день

Встает с тропой лосиною,

С медвежьей Васькиной спиной —

И я за ней,

Как за стеной…