Заключительный период - [9]

— Пошли, что ли? — сказал Юдину парень и посмотрел при этом на девушку, которая сидела неподвижно, словно не могла примириться с мыслью, что все на сегодня кончено. Так она и осталась сидеть, даже тогда, когда все разошлись, затоптав предварительно костер, — разошлись кто куда, а Юдин, тот, не раздумывая, пошел в столовую, потому что с утра ничего не ел. Настроение у него было неважное.

Было уже около двух, рабочие окончили свой обеденный перерыв, и в столовой почти никого не было. Он заказал себе пиво, и винегрет, и суп из дичи, и язык с картошкой, что было не только роскошным, но уже и совсем лишним, потому что за эти пять месяцев, проведенных в лесу, он разучился есть помногу и теперь с трудом доедал суп. И как ни жалко было ему оставлять язык, пришлось это сделать. А вот пива взял еще бутылку, и какая же это была чудесная минута — сидеть в тепле и пить пиво, даже запах которого он забыл за эти пять месяцев, когда только и было что конина с просом или просо с кониной, а потом и конины уже не было. И вот он пил пиво и вдруг стал думать о том, что так уж странно устроен человек, что он может полгода сидеть в лесу, ходить в день по двадцать пять или тридцать пять километров, спать в сырой палатке, а то и под открытым небом и так далее, но совершенно не способен подождать день или два, если он настроился на какое-то определенное число, как это было с ним, когда он решил, что обязательно будет дома к седьмому ноября, хотя это и было ему, по совести говоря, ни к чему. И если б он не думал об этом день за днем и месяц за месяцем, то, пожалуй, и остался бы со всей партией в деревне еще на день, или на два, или все равно на сколько, пока не прилетел бы этот чертов вертолет и не унес бы их со всеми ящиками в Архангельск, но сейчас он не мог, не мог, хоть ты убей его на месте. Он чувствовал, что похож на собаку, которую где-то спустили с цепи и которая не успокоится, пока не ткнется носом в хозяйские колени. При всем при этом было ему все же не по себе, словно он хотел перед кем-то оправдаться, да не мог.

На улице по-прежнему было сыро, а когда он вышел, то увидел, что луж стало еще больше. Он остановился у ограды и стал думать, что же делать дальше, и видел только два пути: или оставаться здесь и ждать самолета, который либо будет, а скорее, что нет, или попытаться сегодня же пуститься в путь дальше — на машине ли, на подводе или пешком — ему было все равно, лишь бы продвигаться вперед.

— Эй! — закричал кто-то с дальнего конца улицы. — Эй! Иди сюда! — и замахал рукой.

Юдин подумал сначала, что это не его, а потом решил подойти. И что же? Тот самый парень с аэродрома, который ругал Дом крестьянина, а рядом с ним еще парнишка, странный такой паренек, с носом как у попугая, а ростом никак не больше полутора метров.

— Вот он, — говорил Юдину парень с аэродрома и показывал на маленького парнишку, а тот кивал. — Вот он — грузчик, у них есть машина, и через пару часов они поедут отсюда с грузом и не доедут до Арбума километров пять, а доедут только до речки… этой… ну, как ее…

— Мечка, — подсказал маленький парнишка.

— Мечка. А оттуда до Арбума, говорю я, километров пять. Верно?

— Верно, — сказал парнишка и пожал плечами.

— Ну, попробуем? — спросил парень с аэродрома.

Юдин ответил, что не мешает подумать, а так как машина до четырех все равно не уйдет, то у них есть время, чтобы все взвесить, и если они решат ехать, то подойдут к четырем часам на автостанцию, а нет, так нет.

— Ладно, — сказал парнишка, которому, несмотря на его рост, было лет двадцать пять, и пошел на склад грузиться.

— Ехать или нет?

— Я думаю, ехать, — сказал парень.

— Верно, — сказал Юдин. — Я тоже так думаю.

И только он успел это произнести, как парень стал сомневаться. Но Юдин сказал, что уж если решили, то хоть трава не расти, а надо ехать, только ему сначала надо бы купить веревку и сделать для своего чемодана петли, чтобы можно было нести его за спиной. Только они это сделали в маленьком магазинчике напротив автостанции, как подкатила машина, а в ней уже полным-полно народу, а кроме людей еще ящики и бочка. Но все равно Юдин влез, а за ним и парень, и еще кроме них сели две девушки — одна очень хорошенькая, а другая похуже, но тоже ничего — обе ехали в Касково на практику. Хорошенькая девушка уселась на ящик как раз напротив Юдина, так что он мог рассмотреть ее, и он рассмотрел, что она была такая хорошенькая, что просто глаз не оторвать, и чем больше вы на нее смотрели, тем больше хотелось смотреть, и Юдин смотрел, потому что уже полгода не видел девушек — тем более таких хорошеньких, а ведь ему было всего двадцать пять лет и он не был монахом, хотя и монахи, говорят, тоже люди. А так как и сам он был не такой уж урод, особенно в сумерках, то и девушка поглядывала на него время от времени, хотя и не так часто, как ему бы того хотелось.

Затем как-то сам собой возник разговор и длился очень долго, пока не стало совсем темно, а когда стало темно, Юдин как бы невзначай взял ее руку и накрыл своей, и ему это было очень приятно, и ей, очевидно, тоже, потому что она не отняла руку и только глядела в темноту поблескивающими глазами. Может быть, Юдин ей тоже нравился, хотя он даже в темноте был совсем некрасивым и небритым, в резиновых сапогах и в толстых ватных брюках, и трудно было поверить, что он инженер, но девушка верила, хотя ей, казалось бы, нет никакого дела до Юдина — кто он на самом деле и откуда. Но почему-то она вдруг представила, что этот парень, даже имени которого она не знает, возьмет да и сойдет с ней в Каскове и останется там, хотя она и не могла бы сказать зачем, или возьмет ее с собой в Ленинград, если он, конечно, не выдумал про Ленинград и инженера. Она подумала, что, пожалуй, поехала бы с ним в Ленинград и вышла бы за него замуж, если бы он предложил ей это, а если нет, то она не обиделась бы, если бы он ее нечаянно поцеловал, тем более что было уж очень темно. Но Юдин не догадывался ни о чем, а скорее — просто не решался, только держал ее руку в своей — и больше ничего. Поэтому, когда наконец добрались до Каскова, она и пожалела и нет, что он не попытался ее поцеловать, и подумала, что еще долго будет помнить этого парня, такого некрасивого, а почему, и сама не знает.