Заключительный период - [8]

— Никак поехали? — спросила она.

— Вроде того…

— К празднику домой небойсь хотите?

Юдин кивнул.

— Ну, счастливо добраться. — И пошла своей дорогой.

Юдин крикнул ей вдогонку:

— Спасибо, Фекла Андреевна! Может, еще встретимся когда… — И пошел. Он обогнул дом на пригорке и по самому краю обрыва, по тропинке, заспешил вперед.

Постепенно туман стало разносить — настолько, во всяком случае, что под ногами было видно. Тогда он увидел машину, она была метрах в двухстах от него, но пока он пробежал эти двести метров, машина уже прошла, и он даже не стал кричать ей вслед, а побрел по обочине, где было не так грязно. Так прошел он с километр, и странно было ему идти с чемоданом там, где еще неделю назад он шел с нивелиром. Зато он знал, где находится, и в любой момент мог сказать, сколько ему еще идти. Только говорить было некому. И все же, когда он прошел километровый столб с цифрой «89», он произнес вслух:

— Еще три километра.

После этого он успел пройти лишь метров пятьдесят, когда услыхал позади шум идущей машины, и, пока он думал, что поднимать руку все равно не стоит, бесполезно, а потом все-таки решил поднять, машина перегнала его, остановилась, и шофер крикнул:

— А ну, дуй наверх, живо!

И Юдин «подул» наверх, на опилки. А через пятнадцать минут уже вынырнули белые стены монастыря, который вот уже пять веков стоит у въезда в Холмогоры.

Машина стала по очереди заворачивать во все переулки, затем остановилась, и Юдин слез.

— Спасибо, — сказал он и дал шоферу рубль.

Тот не глядя сунул бумажку в карман и в ответ на юдинское «до свиданья» сказал:

— Будь здоров!

Юдин пошел налево, прошел по дощатому настилу, вышел на дорогу, прошел мимо бани, мимо конюшни, потом изгородью, где он чуть не упал в лужу, и наконец очутился в чистом поле, которое было далеко не чистым и в самой середине которого видна была кучка людей и костер. Здесь и был аэродром. У тщедушного костра грелись: мужчина в добротном синем пальто, в сапогах, в мерлушковой шапке, с хитрым лицом, и другой мужчина, в полушубке, который все возражал первому, и какой-то парень с огромным желтым чемоданом — парень все ставил его на ребро и пытался так усидеть.

Еще была девушка с тюком таких размеров, словно она везла с собой комод. Кроме тюка у нее было еще два чемодана, на одном она сидела, другой зажимала ногами, обутыми в резиновые сапоги. Девушка с тоской смотрела на небо, и другие тоже смотрели, и тоже с тоской, но девушка — та прямо глаз не отрывала от темно-серого неба, которое касалось земли где-то совсем близко, в то время как другие поглядывали лишь время от времени, а двое мужчин почти не глядели, а все говорили о каком-то Турове, который проворовался и что теперь с ним будет.

В это время вдали показалась женщина в синей потертой летной куртке. Она тащила за собой доску. Когда она подошла ближе, то видно стало, что у нее красное отекшее лицо и большие, немного вывернутые губы, но глаза добрые, и если бы не эти губы, то все было бы ничего. Она тоже была в резиновых сапогах и оказалась начальником холмогорского аэродрома. Она же принимала самолеты, когда те прилетали, но когда они прилетят и прилетят ли вообще — никто никогда не знал, точно так же, как и сегодня. Женщина бросила доску в огонь, и доска зашипела, как кошка, которая повстречала собаку, и тогда мужчина в добротном пальто, морщась от дыма, сказал, что, по его мнению, самолет сегодня не прилетит.

— Прилетит, прилетит, — быстро сказала начальница смешливым голосом, а потом без всякого перехода добавила: — А может, и не прилетит.

— Ты бы позвонила, — сказал хорошо одетый мужчина, который был, очевидно, здесь всем известен. — Позвонила бы, а, Маруся?

— Я уже звонила, — словно оправдываясь, сказала Маруся.

Она звонила только что, и из Архангельска ей ответили, что самолет прилетит, как только будет видимость, только кто ж может сказать, когда рассеется этот туман.

— Но все же, — закончила Маруся, — самолет должен прийти, а то как же, — тут она развела руками. — Третий день сидим без писем и газет. Срамота ведь какая.

— Подумаешь, три дня… — важно сказал второй мужчина. — А помнишь, позапрошлой весной десять ден сидели без газет. А то — три…

И все они стали спорить разом — действительно ли это было в позапрошлом году и длилось ли это десять дней. А потом перешли на другие темы и стали вспоминать, куда в тот раз доходила вода во время разлива, а под конец вспомнили, как у Леонтьевых утонула корова, и все стали смеяться при этом.

Только Юдин не смеялся, так как не знал, в чем тут соль, а соль здесь, безусловно, должна была быть, потому что в самом факте, что корова утонула, смешного было не так уж много. И девушка тоже не смеялась. Она смотрела на все испуганными глазами и только плотнее сжимала полными ногами свой чемодан.

В конце концов, когда прошло еще два часа, стало ясно, что самолета и сегодня не будет.

— Ну что ж, — сказал парень, усевшись наконец на ребро чемодана, — пойду опять в Дом крестьянина, хотя вонища там, не приведи господь.

— Да, — согласился мужчина в синем пальто, — воздух там твердый.

Но второй мужчина возразил, что если кто хочет спать, так тому любой воздух нипочем. И с ним невозможно было не согласиться.