Заключённый с боевиками ИГИЛ - [18]
В Судане голодовка считается преступным деянием, и я полностью осознавал всю серьёзность своего решения. Согласно суданскому законодательству, заключённый, объявивший голодовку, может быть привязан к шесту во дворе с миской еды и чашкой воды, поставленными рядом с ним. Если он по-прежнему будет отказываться прекратить голодовку, его могут привлечь к суду за причинение ущерба своему телу. Однако я был полон решимости. Я помнил о том, как много лет назад мой отец держал сорокадневный духовный пост. И если он мог жить на воде, то и я тоже смогу.
К счастью, против меня не выдвинули никаких дополнительных обвинений, и в течение восьми дней я не ел. Я полностью отказался от хлеба и чая, которые приносили утром, и от фула, то есть варёных бобов, которые приносили в одиннадцатом часу. Даже кушанье под названием гара, состоящее из варёной картошки и тыквы, приносимое во второй половине дня, не могло соблазнить меня. Отказаться от ужина — миски лапши, называемой илериёй, было легче, потому что это сладкое блюдо часто было покрыто плесенью. Вместо еды я только пил воду и глотал средство от головной боли на основе аспирина, которое надзиратели доставили мне в камеру; я задавался вопросом, не спровоцирует ли приём медикаментов натощак язву. Мои сокамерники, казалось, были поражены моим отказом от пищи. Они приравнивали моё голодание к своему религиозному посту во время Рамадана, хотя их пост длился только от рассвета до заката и сопровождался всенощным объеданием.
К 13 января, через четыре дня после объявления мной голодовки, я был в ужасной форме. Мои брюки стали уже такими свободными, что держались на бёдрах только с помощью пояса, который я связал из полиэтиленовых пакетов для хлеба. Казалось, что у меня не оставалось никаких сил, — ни сил разума, ни тела, — и я неподвижно лежал на полу. Песни, которые я когда-то хорошо знал, начали исчезать из памяти. Я мог вспомнить только смутные фрагменты. Однако я всё равно возносил их к Господу — жалкое жертвоприношение человека, находящегося на грани краха.
Я был доставлен в больницу НСРБ, где медперсонал сделал множество анализов. За месяц тюремного заключения я потерял пятнадцать килограммов веса. Доктор проявил любезность и показал мне результаты анализов крови. Я был шокирован тем, насколько низким был уровень гемоглобина. У меня была анемия, однако я не был уверен, вызван ли дефицит железа недоеданием или внутренним кровотечением. Тем не менее, благодаря двадцатилетнему опыту работы именно в этой области — аналитической химии, гематологии и переливания крови, я осознавал опасность результатов своих лабораторных исследований. Невзирая на мои протесты, доктор назначил настой декстрозы, чтобы повысить уровень глюкозы в крови, что привело к непреднамеренному результату: она дала мне достаточно энергии, чтобы продолжить голодовку ещё на четыре дня.
Я вернулся в тюрьму, но меня всё время продолжал беспокоить низкий уровень гемоглобина. Я знал, что кислородное насыщение моей крови было таким низким, что повлияло на мой мозг и привело к огромным трудностям с концентрацией.
Я чувствовал себя в ловушке, находясь в крошечной камере, постоянно окружённый нескончаемыми мусульманскими молитвами и чтением Корана на арабском. К этому времени я запомнил столько арабского, что мог легко стать муэдзином или имамом. Несмотря на то, что у меня постоянно кружилась голова и я не мог сосредоточиться, в моих мыслях постоянно кружился вихрь арабских слов. Я беспокоился о своей семье, о том, как они смогут сводить концы с концами. И изо всех сил пытался сформулировать свои собственные молитвы. Я знал, что если не буду осторожен, то могу сойти с ума.
17 января состояние моего здоровья ухудшилось настолько, что я вынужден был прекратить голодовку. Я перестал контролировать ситуацию и, вместо этого, отдал всё в своей жизни — включая продолжительность моего пребывания в тюрьме — Господу. Прошло восемь дней с тех пор, как я ел в последний раз. На следующее утро, чтобы помочь мне набрать вес и оправиться от истощения, мой завтрак начали дополнять двумя маленькими простыми йогуртами и двумя варёными яйцами.
«Аллаху Акбар!» почти постоянно звучало в нашей тюремной камере. Эти слова — часть призыва к мусульманской молитве, и каждый мусульманин непрерывно повторял их в течение дня, по сто раз на день, ежедневно. Заключённый в крошечной камере, я наблюдал, как мои сокамерники кланяются и слушают чтение Корана. Постоянно пребывая в окружении бормочущих голосов и повторяющихся молитв, я начал беспокоиться о своём психическом здоровье и почувствовал сильную потребность в том, чтобы что-то иное, кроме их голосов, занимало мой разум.
В последние дни января, во время молитв моих сокамерников-мусульман, Господь начал посылать мне на ум христианские песни. Наблюдая за тем, как мусульмане склоняют к земле лица, я вспомнил гимн, которому меня научил отец, когда я был совсем маленьким: «Каждое колено преклонится». В Чехословакии во время подпольных собраний по обучению ученичеству мы спонтанно начинали петь этот гимн. Теперь и в моей тюремной камере в мой разум начали врываться эти же слова. Когда мусульмане молились, я снова и снова пел в уме эту песню, и это помогало мне превозносить имя
