Заключённый с боевиками ИГИЛ - [14]

Я хотел, чтобы мои сокамерники услышали историю Моники, потому что это — сильное свидетельство веры в Иисуса Христа. Именно поэтому я начал рассказывать им её. Как только я описал, как был обезглавлен муж Моники, члены ИГИЛ, находящиеся в моей камере, прервали меня. Фармацевт, образованный молодой человек, у которого росла маленькая дочь, рассмеялся ужасающим, злым, ликующим смехом, который я никогда не смогу и не захочу повторить. С тех пор я решил больше не рассказывать своим сокамерникам, боевикам ИГИЛ, о преследованиях христиан. В ситуации, в которой я ожидал хотя бы минимального человеческого сочувствия к женщине, которая таким ужасным образом потеряла мужа и получила серьёзные увечья, эти молодые, образованные люди смеялись и восклицали: «Аллаху Акбар!»

* * *

Поздно вечером я слышал, как мои сокамерники молились за партизан-моджахедов в Ливии, Ираке и Сирии. Они говорили по-арабски, но я мог разобрать достаточно слов и фраз, чтобы понять их молитвы. Они просили об успехе и благосклонности Аллаха, однако эти их молитвы были не похожими на те заученные, которыми они молились обычно. Это были их личные молитвы, выраженные собственными словами.

В другой раз меня разбудило громкое чихание фармацевта, который не мог спать из-за заложенного носа и решил скоротать время в молитве. Я видел его на коленях с поднятыми к небу руками, из глаз текли слезы. Он тихо молился об освобождении и воссоединении со своей семьёй. В последующие ночи и другие члены ИГИЛ просыпались и молились подобными молитвами, горячо вознося просьбы к Аллаху своими словами.

Я был поражён этими признаками мягкости в моих сокамерниках, и моё сердце жаждало, чтобы они познали Бога. В других странах, таких как Египет, я встречал бывших мусульман-экстремистов, которые уверовали. Видение уязвимости и человечности этих боевиков ИГИЛ дало мне надежду, и я решил сосредоточить свои молитвы на том, чтобы просить Иисуса Христа явить им Себя как Господа, Спасителя и Бога.

Шли дни, один мучительный день за другим. Я не переставал задаваться вопросом, изменит ли Господь сердца моих сокамерников или здесь, в камере суданской тюрьмы, я пострадаю от их рук.

10

Через полторы недели после моего ареста мне всё ещё не разрешали позвонить в посольство Чехии в Каире или моей семье домой, в Чехию. Всё, что я мог сделать, — это ждать и молиться. Ожидание было ключевым компонентом стратегии получения информации в Национальной разведывательной службе. Они предполагают, что чем дольше вам придётся ждать, тем больше шансов, что вы начнёте отвечать на их вопросы. Для нового заключённого, как я, ожидание было мучительной пыткой. Десять дней казались нескончаемой вечностью. Мысли о Ванде наполняли каждую клетку моего разума. Я знал, что она беспокоится обо мне. «Знает ли она вообще, где я?» Я пытался справиться со своими мыслями, обращая их к Богу, молясь и предвкушая возвращение домой.

Мой следующий допрос был назначен на 20 декабря. Меня привели из камеры на первый этаж тюрьмы, где уже ждал человек, которого я узнал — это был высокопоставленный чиновник Национальной разведывательной службы Судана, который приезжал в аэропорт после моего задержания. Он говорил по-английски и был вызван, чтобы принять окончательное решение относительно меня. Я ожидал, что он будет задавать мне вопросы о пасторе Хасане, брате Мониме и новообращённом в христианство мусульманине, у которого я брал интервью. Однако, владея доказательствами, полученными разведывательной службой во время наблюдения за мной, вместе с фотографиями и видео с SD-карты моей камеры, он, видимо, не видел необходимости задавать вопросы.

Вместо того чтобы допрашивать меня, следователь протянул мне лист бумаги. Я был удивлён, увидев короткий текст, написанный на английском языке. Я быстро провёл по тексту взглядом и не поверил своим глазам — я наконец мог позвонить своей семье! С того момента, как меня задержали в аэропорту Хартума, я умолял о возможности связаться со своей семьёй. Моя жена и дети вообще не имели какого-либо понятия, где я нахожусь, а тем более связи со мной. Наконец-то я смогу сообщить им, что у меня всё в порядке! Когда чувства радости и полного облегчения наполнили моё сердце, оно бешено забилось, и бумага в руке задрожала.

Следователь протянул мне телефон, и я набрал единственный номер, который помнил, номер сотового телефона жены. У меня было лишь тридцать секунд, чтобы прочитать слова из предоставленной мне записки. Ничего более говорить мне не разрешалось.

— Только по-английски, — настаивал офицер. — Только по-английски!

Номер был набран, и я услышал гудок вызова.

— Это номер моей жены, — сказал я ему, — она не говорит по-английски. Она может передать трубку нашей дочери.

Когда звонок был принят, я услышал голос Ванды.

— Это я, — быстро произнёс я по-чешски, — но мне можно говорить только по-английски.

— Это ты, Петр? — воскликнула она и немедленно передала трубку Ваве. Я прочитал текст с листа.

— Я — в порядке, — сказал я. Я знал, что мой голос дрожит, и пытался успокоить его. — Произошло небольшое недоразумение, и меня арестовали, но я постараюсь в ближайшее время перезвонить.