Заключённый с боевиками ИГИЛ - [12]

Обычно надзиратели просто смеялись надо мной.

Ислам запрещает произведения искусства с изображением лиц людей или животных, поэтому мои сокамерники замазывали розовой зубной пастой рисунки, оставленные предыдущими заключёнными на стенах нашей камеры.

Нам никогда не давали достаточно еды, чтобы утолить голод. Мы ели вместе, хватая еду из одной миски голыми руками. Поскольку многие суданцы не пользуются туалетной бумагой, а мои сокамерники редко мыли руки с мылом после посещения туалета — частично из-за того, что воду подавали только раз или два в день, я почти полностью потерял аппетит. Я старался не обидеть их и выбирал себе кое-что из еды, но каждый день чувствовал, что становлюсь все худее и слабее. Чтобы предотвратить заражение, я вымылся в двух литрах воды с красным карболовым мылом, которое выдавали в тюрьме, и мыл руки так часто, как только мог. Запах этого мыла напоминал дезинфицирующее средство, используемое в больницах нашей страны в 1960-х годах.

Фармацевт был не единственным из моих сокамерников верным ИГИЛ; несколько из них ездили в Сирию, чтобы сражаться в рядах радикальных джихадистов. Другие же хотели поехать, но пока им это не удалось. Они были заключены здесь, в тюрьме Национальной разведывательной службы Судана, за радикализм и совершение множества других преступлений: неофициальный обмен денег, незаконную торговлю оружием, золотом и продажу бензина на чёрном рынке.

В солнечные дни я чувствовал себя обнадёженным и утешенным лучами света, просачивающимися сквозь замазанное стеклянное окно под потолком одной из стен. Несмотря на то, что из камеры я не мог видеть двор, из окна открывался прекрасный вид наружу. В ясные дни утром я мог видеть солнце около пятнадцати минут, и это ободряло мой дух. Однако, когда солнце меняло своё положение, камеру снова окутывала тень. Мне всё время было холодно.

Однажды я выглянул в маленькое окошко в двери и увидел проходящего мимо надзирателя.

— Можно мне одеяло? — спросил я, постучав в дверь, чтобы привлечь его внимание.

Он остановился и ухмыльнулся.

— Ты ведь из Чехии, — сказал он. — Ты привык к холодной погоде. Для тебя — никакого одеяла.

Мне оставалось только надеятся, что, когда один из заключённых будет освобождён, я унаследую его грязное, вонючее одеяло.

Через неделю моего заключения ко мне подошёл мужчина, который спал на единственных нарах в нашей камере. Его семья только что привезла ему второе, совершенно новое, одеяло — мягкое, фланелевое, с жёлтыми и оранжевыми цветами — и он решил отдать его мне.

— Это — тебе, — сказал он со слезами на глазах. Я был тронут его даром и почувствовал, как эмоции отразились в моих глазах. Впервые с тех пор, как я попал в тюрьму, мне наконец-то станет тепло. Этот жест доброй воли ошеломил меня. Даже в такой ужасной ситуации Бог напомнил мне о Своей заботе и помощи. Он ответил на мою молитву.

— Мне нечем тебе отплатить, — сказал я ему. — Что я могу для тебя сделать? — То, что он сказал дальше, застало меня врасплох.

— Помолись за меня, — попросил он.

— Могу ли я помолиться, чтобы ты нашёл правильный путь к Богу?

— Да, — сказал он, — пожалуйста, молись, чтобы я мог найти правильный путь к Богу.

Четыре дня спустя мой сокамерник был освобождён, и я больше никогда не видел его.

* * *

В 2012 году Салах Абдалла Гош, директор Национальной разведывательной службы Судана, курировал строительство четырёхэтажной тюрьмы, которая теперь стала моим домом. На верхних двух этажах было около сорока камер, под ними — этаж офисов, а первый этаж был предназначен для допросов и пыток. Квадратное здание было относительно современным, однако к тому времени, когда я туда попал, оно уже было в ужасном состоянии. В ноябре 2012 года здание было завершено, Гоша обвинили в заговоре с целью переворота и свержения президента Омара аль-Башира. В течение шести месяцев он отбывал заключение в учреждении, которое построил сам.

Эта тюрьма разведывательной службы была сооружена по британской модели, и мне сказали, что металлические элементы, такие как нары, столы и туалеты, а также некоторые материалы, использованные во время строительства тюрьмы, были на самом деле импортированы из Великобритании. Однако качество постройки было на низком уровне. Изоляция оказалась неэффективной для защиты от влаги, и время от времени по стенам текла вода. В тюрьме был кондиционер, но мне сказали, что в летние месяцы он не способен поддерживать постоянную температуру. Воды хватало только для ритуальных омовений мусульман, но почти никогда не было достаточно для душа.

Несмотря на то, что британцы разработали эти камеры как одиночные, суданские тюремные власти «приспособили» их для большего количества заключённых, обычно семи. Только когда поступали заключённые из Дарфура и Нубийских гор — предполагаемые враги режима Башира — их помещали по пятнадцать в одну камеру. После того, как другие заключённые сообщили мне, что в последнее время начался большой приток заключённых, я был благодарен, что нас в камере было «всего» семь человек.

Всякий раз, когда я путешествовал, я брал с собой пузырёк средства от головной боли — комбинацию аспирина, ацетаминофена и кофеина. Сотрудники тюрьмы, очевидно, нашли его в моём чемодане и решили, что я должен получать регулярные дозы этого лекарства. Забота надзирателей о том, чтобы я ежедневно принимал свою дозу, казалась мне довольно смешной — во всяком случае, регулярный приём этого лекарства скорее принесёт больше вреда, чем пользы. Однако, поскольку я страдал от утренних головных болей, вызванных обезвоживанием, каждый день, когда мне приносили таблетку от головной боли, я покорно глотал её. Я спрятал «Имодиум» и «Маларон» (противомалярийное средство), которые они нашли в моём чемодане, на будущее, на случай если мне действительно понадобятся эти лекарства.