Заклинательница пряжи - [18]

Чуть позже этим же летом от машины – которую мы к тому времени называли «Невезуха» – отвалился глушитель. Мы даже начали всякий раз оставлять ключи в зажигании, паркуя машину, но никто так и не понял намека. А если бы и понял, без толку, она бы просто-напросто не завелась.

Мы так и не проехали тот поворот на скорости в 70 км/ч, ни в этой машине, ни в какой-либо еще. Дорога требует от вас определенной скорости, и, к счастью, никакое количество глупости этого не изменит. Может быть, бабушка с дедушкой и подсунули нам эту машину с определенной целью, зная, что ее дурацкие недостатки будут обуздывать наше нетерпеливое безрассудство – так же как я никогда не заставлю новичков вязать тонкой пряжей для ажура на скользких спицах. Сначала нужно намотать немало кругов вязания из объемной пряжи.

А потом, и только потом, когда у них разовьется инстинктивное чувство петель – можно уже выполнять повороты, пробовать новые пути, время от времени придавать им нужный толчок для старта и даже позволять заблудиться, чтобы потом помочь найти дорогу. Время, проведенное со спицами, – это самый лучший учитель. Петельки – это наша ответственность, это наши дети. Их судьба – в наших руках и зависит только от нас. Каждую петлю нужно тщательно проанализировать, принимая во внимание ее происхождение и назначение. Мы – творцы их будущего, они полагаются на нас и твердо верят, что мы позаботимся о них должным образом. В конце концов, мы же хотим, чтобы все наши петельки вернулись домой целыми и невредимыми. И не хотим, чтобы они по дороге не вписались в какой-нибудь поворот или беспечно свалились с обрыва в твердой уверенности, что там есть мост. И мы вовсе не хотим, чтобы по улицам нашего полотна блуждали потерянные и одинокие петли, которые после долгого рабочего дня так и не смогли найти дорогу домой.

Саморазоблачение

Мое студенчество прошло в маленьком гуманитарном колледже для женщин в Окленде, штат Калифорния. Я выбрала Миллс-колледж не для того, чтобы оказаться на передовой женского движения. Не то чтобы меня особо интересовали вопросы феминизма, и уж точно я не имела стремления жить в обществе, разделенном по половому признаку. Нет, я выбрала Миллс, потому что лучшая подруга моей мамы училась там, и да – там очень симпатичный студенческий городок.

Представьте себе оазис архитектуры Калифорнии начала двадцатого века: черепичные крыши, арочные входы, тяжелые ставни на окнах, выходящих на леса из высоких ароматных эвкалиптовых деревьев, все это магическим образом спрятано от суеты, выхлопов машин и беспорядочных перестрелок Окленда[41]. Это было прекрасное место, маленькое, тихое и достаточно безопасное, чтобы отпустить моего внутреннего охранника и начать изучать, кто же я такая на самом деле. Ближе к середине последнего курса я наконец-то нашла в себе мужество открыться. Как вязальщица.

И уж поверьте, это не принесло бы мне популярности. За год до этого совет попечителей колледжа объявил, что Миллс становится колледжем с совместным обучением – и это вызывало массовые протесты, а административные помещения оккупировали студенты, из-за чего колледж был благополучно закрыт целых две недели. В конце концов один из попечителей Уоррен Хеллман собрал пресс-конференцию под лозунгом «Миллс. Для женщин. Снова». Этот плакат заменил предыдущий, который гласил «Уоррен катись-ко-всем-чертям», который тот хранил до самой своей смерти.

И мы были там, чтобы освободиться от патриархата, испытать возможности мира, в котором традиционное распределение половых ролей не имело никакого значения. Мы раскрыли свой потенциал, выпустив на волю своих внутренних директоров корпораций, своих успешных драматургов, получивших «Тони»[42], своих уверенных в успехе ученых, ищущих лекарство от СПИДа. Мы продолжали шествия по студенческому городку, мы устраивали акции протеста, мы изучали язвительные книги, написанные влиятельными женщинами. Мы учились высказываться, спрашивать. И хотя нас открыто не принуждали отказаться от пути наших праматерей, в том-то и крылась вся суть. В самый разгар этих потрясающих событий я глубоко хранила мрачную тайну. В прозрачном пластиковом пакете под кроватью лежал свернутый свитер. Бледно-голубой, с рукавами доломан, из восхитительно хрустящей пряжи с ланолиновой оболочкой, прямо из Швеции. Секрет заключался в том, что свитер был закончен только наполовину, а вязала его я. Когда дела шли неважно, что случалось довольно часто во время учебы в колледже, я запирала дверь, сворачивалась калачиком на кровати, доставала свитер и провязывала несколько рядов. Если в дверь стучали, я быстренько засовывала свитер под покрывало, чтобы никто ничего не заметил.

Лучше пусть думают, что это выпивка, или травка, или всякое, что обычно прячут типичные студенты колледжа.

Говорят, что лучший способ заставить человека открыться – это показать им такого же человека как они, живущего здоровой, счастливой, свободной жизнью без страха и стыда. Со мной произошло именно так.

Однажды моя подруга Эмили Джейн, на два курса младше и на три двери дальше по коридору общежития, появилась с носком в руке. Вязаным носком, на четырех чулочных спицах, как раз в процессе вывязывания пятки.