Заклинание в стиле ампир - [2]
А еще, я видел, как солнце катится с гор прямо на меня….
И тишина давит на уши не хуже пятиметровой глубины….ничуть не хуже….
Роса очень быстро исчезает с камней,
и кажется, что не было никогда промозглого холода,
так же, как ночью не верится в полуденное пекло…
Потому, что за все приходится расплачиваться…
Те, кто втоптал нас в землю получат свое, во всех смыслах…
Когда — то, я подарил папаху другу…хорошую черную папаху…
Друг сидел на броне первой рванувшейся по мосту в захваченный город…
Выстрел из гранатомета пришелся прямо в него…
Он страшно обгорел, погибли еще двое.… Один, владелец огромного мраморного дога, всеобщего любимца, превратившегося с гибелью хозяина в издерганное и страшное существо…
другой, просто хороший человек,
Ведь на войне, все хорошие,… а кому охота остаться в памяти таким, каким был,
если можно — таким как хотел…
Друг был убит, и то, что осталось от него не поддается описанию,…
но ведь уже все равно, разве то, что остается от умерших в собственной постели,
после того, как пролежит в Земле дней двадцать поддается описанию?
Папаху подобрали пацаны…
Одного из них, застрелил снайпер…
Одна папаха две смерти…
Два единственных ребенка в семьях… в семьях,
где детей больше родить не смогут.
Физически не смогут.
Мы променяли не родившихся детей, на призрак комфорта и карьеры,
когда — нибудь потом, карьера не сможет помочь нам,
выброшенным с работы очередным кризисом,
А комфорт не присядет рядом на больничную койку, и не скажет…
«Держись, все будет хорошо…»…
нет, не присядет….
Так стоило ли менять сутолоку в квартире, неугомонность детей, на возможность спокойно посидеть в персональном сортире?
Время покажет…
Ведь лучше всего о смысле жизни думается на кладбище, возможно не только живым…
Разве только высокие идеалы станут плакать на вашей могиле…
разве только они…
А еще, я помню прекрасного парня, Володьку, мы пили с ним вино на броне,
И он смеялся над анекдотом.
Потом мы ушли, а он остался,
Через несколько дней, он был поставлен опознавать мертвых.
Их свозили в рефрижераторах, и укладывали во дворе госпиталя,…
а он опознавал,
и тех с кем пил, и тех, с кем рос… Я не узнал его, когда мы встретились,
живые в его голове перепутались с мертвыми…
он престал смеяться, а каждый стакан проглатывал, словно последний,
я не знаю, что с ним было потом, но, думаю, ничего хорошего,
потому, что очень трудно не узнавать, что люди, которых ты хорошо знал, погибли,
а именно опознавать…
И Мир не рухнул, а мне все казалось — вот- вот…
Зато, я видел людей такими, какими они могли бы быть, если бы не мирное время,
Самое страшное происходит, когда приходит мир…
Ведь он всегда не такой, каким мы его ждем…
А еще, я узнал, что из роз варят варенье, а голубцы, можно заворачивать в виноградные листья…
Эх, знать бы как все будет, я бы выбросил папаху в реку, и попросил бы реку,
бежать, не переставая…
И не слушать шутки, про откормленных раков под мостом,
Такие простые и уместные шутки…
Потому, что ради себя…
Все, ради себя…
Даже трусость…
А теперь мне уже почти все равно…
Ах, какая была теплая осень в Тбилиси…весь Мир летел в тартарары, а осень была теплая и ласковая, да и не было её, осени-то…
После уже зимней Москвы, на нас обрушилось лето, лето, пахнущее виноградом и пылью, чинары были большими, и удивление тоже, удивление, не покидавшее меня с первых шагов по этой земле, и до последних, связанных с развеселым погружением в самолет, перемежавшимся робкой попыткой расстрела…
Удивление, оказывается, может быть очень многоликим, мы даже и представить себе не можем, насколько…
Удивительным было все, но очень по разному…
Итак, волею судЕб, мы оказались в Грузии во время краха, краха всего и вся…
Никогда не забуду, как Гурамыч вез своей родне кусок сливочного масла за тысячи километров, до сих пор не знаю, на чей счет отнести сей казус, то ли на пережитки старого режима, то ли на достижения нового….
Мы ехали по прекрасному и такому чужому городу, поражало всё, и узкие дороги, и
Пятиэтажки, как будто распухшие вширь, и горы над городом…
Больше всего поразил способ движения на автомобиле по дорогам, уже позже, когда Георгий вез нас в сторону Мцхеты, он открыл мне великую грузинскую автодорожную истину,
Когда по одностороннему узкому шоссе, навстречу нам, на предельной скорости мчал автомобиль с включенными фарами и высунувшийся(!) из окна водитель орал что-то неразличимое в шуме моторов,
Гия спокойно уступил дорогу, и изрек ту саму правду —
«Спешит человек, значит — надо ему…»
И вообще, не раз убеждался, что светофоры служат не более чем, украшением улиц, при всем при этом, любые столкновения, не приведшие к тяжелым последствиям, заканчиваются вовсе не разборками, а совместным курением, или распитием, если вообще обращают на себя внимание эти столкновения, как сказал представитель нарождающихся спецслужб Грузии —
«Машина для человека, а не человек для машины», после коих слов бросил свое новенькое авто, с закипевшим радиатором не запирая дверь посреди подъема, и отправился с нами пешком, показывать могилу Грибоедов….
Ну да эр отдельный разговор, долгий, и достойный если не пера Гашека, то уж пера Сенкевича, несомненно.
Это не обычная книжка с героями и сюжетом. Всего лишь почти дневниковые записи геолога, который работает на Камчатке, немного до поездки и немного после. Даже не суть работы. То есть, - человек в полевых условиях, о чем он думает, как видит события и жизнь.
«За окном медленно падал снег, похожий на серебряную пыльцу. Он засыпал дворы, мохнатыми шапками оседал на крышах и растопыренных еловых лапах, превращая грязный промышленный городишко в сказочное место. Закрой его стеклянным колпаком – и получишь настоящий волшебный шар, так все красиво, благолепно и… слегка ненатурально…».
Генри Хортинджер всегда был человеком деятельным. И принципиальным. Его принципом стало: «Какой мне от этого прок?» — и под этим девизом он шествовал по жизни, пока не наткнулся на…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Есть на свете такая Страна Хламов, или же, как ее чаще называют сами хламы – Хламия. Точнее, это даже никакая не страна, а всего лишь небольшое местечко, где теснятся одноэтажные деревянные и каменные домишки, окруженные со всех сторон Высоким квадратным забором. Тому, кто впервые попадает сюда, кажется, будто он оказался на дне глубокого сумрачного колодца, выбраться из которого невозможно, – настолько высок этот забор. Сами же хламы, родившиеся и выросшие здесь, к подобным сравнениям, разумеется, не прибегают…
В третьем томе четырехтомного собрания сочинений японского писателя Кобо Абэ представлены глубоко психологичный роман о трагедии человека в мире зла «Тайное свидание» (1977) и роман «Вошедшие в ковчег» (1984), в котором писатель в гротескной форме повествует о судьбах человечества, стоящего на пороге ядерной или экологической катастрофы.
Книга «Ватиканские народные сказки» является попыткой продолжения литературной традиции Эдварда Лира, Льюиса Кэрролла, Даниила Хармса. Сказки – всецело плод фантазии автора.Шутка – это тот основной инструмент, с помощью которого автор обрабатывает свой материал. Действие происходит в условном «хронотопе» сказки, или, иначе говоря, нигде и никогда. Обширная Ватиканская держава призрачна: у неё есть центр (Ватикан) и сплошная периферия, будь то глухой лес, бескрайние прерии, неприступные горы – не важно, – где и разворачивается сюжет очередной сказки, куда отправляются совершать свои подвиги ватиканские герои, и откуда приходят герои антиватиканские.