Закатная звезда - [29]

Брат и сестра оба растерялись.

- Я знаю, - смягчившись сказала Лиа, - этот шаг непростой, но уж лучше погибнуть сражаясь за свободу, чем медленно гнить под пятой выродков, постоянно лгущих своему народу. Я знала вашего отца – Одислу, и я знаю, что с ним случилось на самом деле. Я убила его…собственными руками.

Лиа смотрела прямо в прозрачные глаза Наст, наполняющиеся слезами. Взгляд ее впервые стал растерянным, как в общем и весь облик, она шарилась неясным взором по лицу убийцы своего отца и не знала, что ответить. Вечно вытянутая по струнке, она как-то вся обмякла и съежилась. Видно было, что она хочет что-то сказать, но никак не может собраться с мыслями, чтобы заставить себя сделать это.

- В тот день я пришла к Совету, и те сказали мне, что некий Корромн Одисла Буррадо завладел неким предметом, который способен разрушить все то, что они смогли сделать для Вселенной, и это угрожает безопасности всех и их в частности, что этот человек предатель и приспешник Сету. Я настигла его близ Накатуна, но так и не нашла того предмета. Узнав, что я Акапи Алелиа, найденная Советом он попытался убить меня, но я защищалась и победила. Умирая, он сказал мне, что браслет все равно раскроет истину, и ее верховная жрица заполучит его рано или поздно. А потом он умер. И я стала искать браслет, который почему-то был так важен и предназначался именно мне, - Лиа склонила виновато голову и закрыла лицо руками, потом набралась храбрости и выдавила из себя, - и к моему великому позору, вы даже не можете меня убить, чтобы отомстить за отца, а потому, единственное, что я могу для вас сделать, это вернуть вашему роду доброе имя и честь, какой он заслужил.

Глава 17. Переворот.

Потерянное лицо Наст не выражало никаких эмоций. Они сидела на своем привычном месте, у самого входа, похожая на жертву страшного культа, лишенную души по жуткому повелению древнего кровожадного Бога. Она вся обмякла, так что Лие даже жалко было на нее смотреть, хотя и у самой у нее в душе сейчас происходило нечто наподобие генеральной уборки.

Она шарилась в мыслях, пытаясь найти червоточину гложившую ее, как порой ищут второй носок из пары, а ответы так и не находились. Что творилось у нее в душе, не дано было разобрать даже провидцу Храма Оакне.

Чувства, похожие на эти уже давно оставили ее, еще в ту бытность, когда она могла хотя бы отчасти назвать себя человеком. Что-то хрустнуло, надломилось в ее картине мира, выдернув из-под ног тонкую жердочку ощущения реальности. Все то, чем она жила последние годы, стало вдруг казаться пустым и гадким. Она смотрела на себя ту – прежнюю, как смотрят в зоопарке дети на противное насекомое, ведь тогда она без зазрения совести, без тени сомнения прикончила атаковавшего ее предателя Одислу, не поведя и бровью. А сейчас хотела кинуть в себя камнем, прямо в голову, чтобы кровь болезненным потоком хлынула из раны, чтобы судорога свела коченеющие мышцы.

Чувство вины перед этими совсем незнакомыми ей людьми, возникшее на задворках ее сознания, еще в прошлый непреднамеренный визит, теперь переросло в нечто большее – в преклонение перед их стойкостью, пред верой их в честь.

Она так и стояла, тупо уставившись в блестящую пыль, струящуюся на фоне темного пятно иллюминатора, не дыша, не сглатывая горькую слюну, комом копившуюся в горле. Стояла и молчала, потому что попытайся она сейчас что-то произнести, это выглядело бы как бессмысленное блеяние вперемешку с неразборчивым мычанием.

Зерно сомнения, прокравшееся в ее душу недели назад, с каждым мигом разрасталось, являя неокрепшему уму поразительные всходы критической оценки.

А она все стояла и глазела. Она, будто в замедленной съемке, видела, как расплывчатое пятно приближается к ней, как что-то блестит золотом на фоне этого пятна и…

Удар пришелся аккурат в ключицу. Лиа с грохотом повалилась на пол, громко выругиваясь и стоная от острой мучительной боли. Картинка вдруг обрела резкость, как будто кто-то настроил фокус, и перед глазами Лии возник полный ненависти и отчаяния взгляд Осхэ Буррадо, в руке он держал золоченый кинжал и готов был снова наброситься на Лию, чтобы нанести еще десяток сокрушительных, но не смертельных ударов. Он, как обезумевший, стремился причинить ей боль. Много боли. Как можно больше боли. Он с сумасшедшим наслаждением и гневом смотрел на то, как корчится и извивается на полу, пораженная им жертва, занося руку для второго удара, неожиданно остановленную рукой сестры. Он обернулся и заметил, что та предательски смотрит на него все тем же невозмутимым воинственным взором, присущим ей ранее.

- Остановись, брат! – твердо и громко декларировала она, - остановись или ступай с глаз моих, поправши честь воина, честь Буррадо! – голос ее, невозмутимый и решительный эхом разносился по пустынным коридорам станции.

Осхэ смотрел на сестру, как на полоумную.

- О какой чести ты говоришь? Окстись, сестра. Эта женщина виновна во всех наших бедах: в смерти отца и в нашем изгнании, в сумасшествии матери и в бесчестии семьи, - яростно выпалил великан раскатистым густым басом.

- Убив ее, ты не возвратишь нам честь, не воскресишь отца и не вернешь рассудок матери, а лишь запятнаешь свои руки и сердце грязной кровью, беззащитной женщины, пришедшей к тебе раскаяться и готовой выплатить свои долги, - без тени сомнения и страха отрезала валькирия.