Закат семьи Брабанов - [72]

Это было первое беззаботное солнечное воскресенье в конце мая, изящно и непринужденно сообщающее о наступлении лета: первых днях, когда снимешь туфли и льняные носки, чтобы походить босиком по траве; первых обедах на террасах кафе; первых лодочных прогулках по озеру в Версальском парке; первых сиестах на берегу частного бассейна. Тайное, едва уловимое веселье витало в воздухе, как запах теплых булочек-круасанов. В такие моменты невозможно представить себе, что человек, которого мы любим, может нас не любить. И когда в глубине коридора на первом этаже я попросила Вуаэль поцеловать меня, что она и сделала, я ни капельки не удивилась. Наш поцелуй оборвался только потому, что из кухни донеслись голоса Кармен Эрлебом и Марины Кузневич, громко жаловавшихся на Вуаэль, бросившую их в самый разгар работы. Исландка улыбнулась, взяла меня за руку и повела к двум женщинам. Сколько раз Стюарт рассказывал мне, Синеситте, Ивану (который хотел, чтобы его имя отныне произносили на русский манер, отчетливо выговаривая последнюю букву) о своей бурной, хотя и целомудренной ночи с актрисой. Она готовила соус для салата в оловянном сосуде, который Вуаэль, без сомнения, приобрела в Исландии во время ежегодного посещения «родины-матери» («горькой родины», как написал Бенито в предпоследней главе своей книги «Ад мне лжет»). Вуаэль с любовью наблюдала за звездой, выполнявшей столь скромную работенку с максимальной сосредоточенностью, словно все камеры Фрица Ланга, Альфреда Хичкока и Ингмара Бергмана были наведены на нее.

— Лук-скороду или розовый? — спросила Кармен у исландки, не удостоив меня даже взглядом.

— Лук-скороду, — ответила Вуаэль.

Увидев меня под руку с нашей хозяйкой, Марина Кузневич, решившая, видимо, вновь покорить Ивана и для этого одевшаяся в мужском стиле: джинсы, майка, черные сандалии, — прыснула со смеху, но без злости, и вышла из кухни под предлогом позвонить в Париж. Позднее я узнала, что она пошла плакать в одну из комнат на третьем этаже.

— Не беспокойся, — сказала Вуаэль. — Эта история длится уже пять месяцев. Пора бы ей привыкнуть. Кроме того, я предупредила, что ты придешь. Если она и должна на кого-то злиться, то лишь на саму себя.

— Что она и делает, — заметила я.

— Кстати, — продолжила исландка, — почему ты не признался мне в «Батаклане», что ты — гей?

— Я — не гей.

— Тем не менее ты спишь с Иваном, а не со мной, с Мариной или Кармен.

— Польщена, — бросила актриса.

— Значит ты хочешь, — сказала исландка, — переспать с одной из нас. А Иван согласен?

— Это не его дело.

— Однако он — твой приятель.

— Он не может помешать тебе спать с одной из нас, — заметила Кармен.

— Я уверена, что Марина согласится на все, чтобы досадить Ивану, — сказала Вуаэль.

— Она не в моем вкусе.

— Оказывается, у него есть вкус, — с иронией произнесла Кармен и со слишком наигранной горячностью, которой не потребовал бы от нее самый грубый телережиссер, снимающий самый длинный сериал, предназначенный для лучшего эфирного времени, воскликнула:

— Он хочет одну из нас!

— Я хочу Вуаэль, — отрезала я.

Кармен рухнула на табуретку, спрятала свое знаменитое лицо в руках и сделала вид, что разрыдалась. Вуаэль стала приплясывать вокруг нее, напевая что-то вроде победного гимна древнего индейского племени.

Потом она спросила:

— Но почему меня?

Я, конечно же, помнила о ее сбережениях в три миллиона франков, но ни один мужчина, особенно девственник, еще не возбуждался из-за денег; поэтому я выразила свое восхищение ее профилем венецианской принцессы и телом греческой богини. Она, похоже, расчувствовалась от моих комплиментов, но все-таки заметила, что я для нее слишком молод. Обычно она встречалась с мужчинами лет пятидесяти, считая их более неуступчивыми и одновременно более покладистыми по характеру по сравнению с ее ровесниками. Внезапно связаться с двадцатилетним парнем казалось ей рискованным, особенно если тот иногда надевал мини-юбку и выглядел еще моложе. Однако я почувствовала, что она не откажется, желая узнать, как все произойдет между нами. И потом, начало лета всегда было благоприятным временем для ухаживаний, обольщения и романтических отношений. Я надеялась, что она в меня влюбится. Если Вуаэль встречалась со стариками, то лишь потому, что не влюбилась в молодого, но это не означало, что молодые ее не привлекают. Некоторые люди отказываются от тех, кого любят, потому что боятся слишком сильно страдать, когда их потеряют. Я же нашла хороший выход: жениться на Вуаэль и покинуть дом Брабанов, где атмосфера накалялась с каждым днем из-за отсутствия денег и плохого настроения Коллена, лишенного ресторанов уже несколько недель. Не говоря о Синеситте, которая становилась все медлительнее, еле передвигалась, то есть мешала нормально заниматься домом.

Желтоватое, оплывшее, прыщавое лицо Стюарта появилось в проеме двери. Мой шурин походил на один из неприличных и несуразных набросков Пикассо, которые тот делал в последние годы своей жизни. Цвет его глаз еще никогда не был настолько неопределимым. Раздраженным и злым тоном он задал вопрос, который в последующие пять лет я буду постоянно слышать в нашем доме: